— Никому ни слова, Мельхиор, — предупредил он меня, подняв вверх длинный костлявый палец.

— Да, доминус.

— Здесь замышляются нехорошие дела, мой мальчик, — продолжил нотариус, — но, слава Гведикусу, мы свои дела уже заканчиваем. Завтра осмотрим монастырь Патерностер, как я обещал, и послезавтра утром отправимся домой. А сейчас, Мельхиор, за работу! Надеюсь, что больше нам никто не помешает.

Закончив работу в библиотеке, я вернулся в свою комнату. Там хлопотала Вилемина, наводя порядок. Девушка сообщила мне, что старому графу стало лучше, и он даже будет ужинать вместе со всеми в столовой. После ухода служанки, я опять вспомнил Таис. Признание графа Озрика в любви к прекрасной гречанке легло тяжёлым камнем мне на сердце. Я понимал, что у меня нет никаких шансов завоевать расположение гордой красавицы. Послезавтра я навсегда покину замок и больше её не увижу. Эта мысль наполняла меня невыносимой горечью, но что я мог поделать?

Услышав одинокий сигнал рога, так ничего и не придумав, я пошёл ужинать. Охваченный смутными мыслями, я не торопился и поэтому немного опоздал. Всё общество собралось за огромным столом, во главе которого величаво восседал скелетоподобный хозяин замка. Поклонившись всем присутствующим и извинившись за опоздание, я присел возле своего шефа, который с аппетитом расправлялся с жареной дичью и пюре из каштанов с артишоками. К этому блюду подавали крепкую сладкую мадеру из Гведской Вест-Индии, на которую под неодобрительными взглядами отца налегал Себастьян.

Патриция тоже была здесь. Её красивое лицо хранило следы слёз, которые, несмотря на все ухищрения, не смогла скрыть пудра. Женщина со злостью поглядывала на грустного Озрика. Озрик, уткнувшись в свою тарелку, старался не встречаться глазами с Патрицией. За столом появились и новые лица. Напротив Таис, следившей за Ники, пробующем всё время упасть со стула на пол, сидела молодая женщина. Её некрасивое, покрытое тёмными веснушками лицо было постоянно обращено к худощавому длинноволосому мужчине в синем мундире учителя гимназии, который занимал место справа от неё. Я догадался, что это была Валерия — дочь графа Бертрама и её жених. Валерия с ласковой улыбкой трогательно ухаживала за ним, подкладывая своему Тобиасу лучшие кусочки. Улыбка очень ей шла, делая её узкое лицо с широким ртом и длинным носом, милым и дружелюбным.

Слуга принёс мне прибор, и я приступил к еде. Проголодавшись, я занялся великолепной жареной куропаткой, не обращая внимания на застольные разговоры. Утолив голод, я отодвинул тарелку и, потягивая мадеру, принялся наблюдать за присутствующими. Валерия рассказывала Патриции о нарядах, которые она примеряла в кронских магазинах, а Тобиас, улыбаясь, слушал свою невесту и иногда кивал, соглашаясь, когда она обращалась к нему за поддержкой.

— Это платье из тёмно-красного бархата было очень миленькое, правда ведь, Тоби? А шляпка в магазине братьев Майор была мне очень к лицу, да, Тоби?

Мой шеф, несколько разгорячённый вином, тем временем беседовал с Себастьяном и доктором о достоинствах и недостатках кухни различных народов. Нотариус доказывал, что никто на свете не придаёт такое значение еде, как гведы, и ни у кого нет таких толстых кулинарных книг. Доктор, в свою очередь, утверждал, что наша пища слишком обильна, и восклицал:

— Обжорство — вот в чём наш radix malorum!·

Себастьян же, изрядно пьяный, хохотал, слушая их спор.

Граф Бертрам закончил ужин и поднялся из-за стола. Разговоры смолкли, все встали, прощаясь с хозяином замка. Пожелав всем спокойной ночи, старый граф, прихрамывая, удалился в сопровождении Таис. После их ухода остальные тоже быстро разошлись.

Лёжа в кровати, я опять услышал тоскливый собачий вой. Этот звук никак не давал мне уснуть. Наконец, в замке воцарилась тишина. Что-то заставило меня встать с постели и подойти к окну. К моему изумлению я увидел, что за окном всё покрыто снегом, хотя на дворе стоял конец лета. Посреди заснеженного поля чернели человеческие фигуры. Присмотревшись, я узнал в них графа Озрика и Валерию. Несмотря на расстояние, я всё видел очень отчетливо. Озрик, не шевелясь, лежал на спине, а сестра, ласково улыбаясь, большой лопатой заваливала молодого человека снегом. Вдруг Озрик повернул ко мне голову, и я увидел, как его губы зашевелились. Он что-то пытался мне сказать, о чем-то предупредить, но из-за оконных стекол я ничего не слышал. Валерия тоже повернулась ко мне и заговорщицки подмигнула. Мне стало жутко. К счастью, в этот момент я проснулся. Моя ночная рубашка была вся мокрой от пота. Сердце бешено колотилось в груди. Стояла глухая ночь. За окном жёлтым светом светила луна. В лунном свете вода в широком рве блестела словно ртуть. Было тихо.

— Слава Создателю, это просто страшный сон, — успокоил я себя. Потом встал, выпил воды и снова лёг. Больше в эту ночь мне ничего не приснилось.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Мельхиор осматривает монастырь

На следующее утро за завтраком загадка собачьего воя выяснилась, когда Валерия пожаловалась, что он уже которую ночь не даёт ей уснуть. Спать мешала собака Патриции — маленький курносый спаниель местной породы по кличке Кокос. Недавно пёс заболел какой-то собачьей болезнью и очень мучился. По мнению Себастьяна спаниеля спасти было уже нельзя. Патриция попросила Озрика усыпить больного пса.

— Ты же занимаешься химией, и у тебя в лаборатории наверняка найдётся яд, который избавит Кокоса от мучений.

— Яд у меня есть, — нехотя отозвался Озрик, — но убить собаку я не смогу. Увольте. Если хочешь, Патриция, я могу после завтрака дать яд вам с Себастьяном и объясню, как этот яд нужно использовать, но травить Кокоса сам не буду.

— Спасибо и на этом, — сухо ответила Патриция и стала помогать Таис, кормить Ники.

— Вы занимаетесь ядами, Озрик? —поинтересовался мой патрон.