Крыса села в кресло-качалку, углубилась в чтение журнала и не поднимала глаз, пока запыхавшийся Гарольд не подошел к крыльцу.

— Привет, Гарольд, — сказала она, как будто только что его увидела.

— Привет, Мари-Клэр. Привет, Боб.

Какая бы ни стояла жара, Гарольд был одет в чистую рубашку с галстуком, а волосы у него всегда были аккуратно расчесаны на косой пробор. Я больше не встречал таких опрятных ребят.

— Посиди со мной, Гарольд.

Гарольд с трудом поднялся по ступенькам и осторожно присел в кресло-качалку рядом с Крысой. Устроившись, он отложил костыли — так, чтобы они оставались под рукой.

— Как дела? — спросила Крыса, передавая ему стакан лимонада.

— Хорошо, спасибо.

Однако было ясно как белый день, что дела у Гарольда неважные — пешая прогулка вымотала его до предела, аж пот катился градом. Крыса положила руку ему на плечо:

— Отдохни, Гарольд. Пройдет.

Она принесла из ванной влажное полотенце и вытерла ему лицо. Вообще Крыса редко помогала Гарольду. Даже в школе он иногда с трудом поднимался со стула, уступая ей место, и она всегда садилась. Сначала я думал, что с ее стороны это просто низко. Но Крыса объяснила мне, что все наоборот. Гарольд очень хотел, чтобы к нему относились как к обычному парню, который без труда сможет обежать кругом квартал. Так она и поступала.

— Может, ослабишь галстук?

— Не надо, все хорошо.

— Как же с тобой иногда сложно! — воскликнула Крыса, сама развязала ему галстук и расстегнула верхнюю пуговицу рубашки.

Гарольд не любил, чтобы ему помогали. Но всегда улыбался, когда его подружка проявляла заботу.

Я оставил их наедине и пошел слоняться в папин сад — наш маленький уголок прерии. Мне он очень нравился. Там была насыпана тропинка из гравия и лежало старое поваленное дерево, которое служило скамейкой. И там была похоронена мама — под табличкой с именем и годами жизни в каменной урне покоился ее прах. Папа говорил, что хотел показать нам, как выглядели бы прерии, если бы их не превратили в фермерские угодья, потому и оставил сад в первозданном виде. Но я-то знал, что папа посвятил это место маме. Она очень любила дикие цветы, и в саду их было полно. Тут цвела гайлардия с огненно-красной серединкой и ярко-желтой каймой, буйно разрослась пурпурная эхинацея, которую очень любила Крыса, желтели соцветия олигонеурона. Я уселся и вытянул ноги. Царила такая тишина, что почти было слышно, как трава сохнет на жаре. Вот за что я люблю прерии — тут всегда можно найти тишину и покой, когда тебе это необходимо.

Видимо, Гарольд немного оклемался, потому что они с Крысой вскоре тоже пришли в сад. Я встал и уступил им скамейку.

— Спасибо, Боб, — поблагодарил Гарольд, присаживаясь. — У вас такой красивый сад. А бабочки! Я слышал, что их называют летающими цветами, и не зря.

— А я рассказывала тебе индейскую легенду о том, откуда появились бабочки? — спросила Крыса.

— Нет, расскажи.

Индейских легенд Крыса знала больше, чем сами индейцы. Просто маленькая скво.

— Дело было так. Богиня-Мать родила человеческих близнецов, и животные стали заботиться о них. Волк добывал пищу, птицы пели для них, а медведь их охранял. Близнецы ни в чем не нуждались. И звери заметили, что близнецы не пытаются ползать и ходить, как звериные детеныши, ни к чему не тянут руки. Они забеспокоились и отправили пса на вершину высокой горы поговорить с Великим Духом. «Ступай к реке, — велел псу Великий Дух. — У края воды ты найдешь разноцветные камушки. Собери их и положи у ног близнецов». Пес так и сделал, но близнецы даже не посмотрели на его подношение. Тогда пес рассердился и бросил камушки в небо. Каково же было его изумление, когда камни не упали на землю. Они поплыли по воздуху и превратились в бабочек. Близнецы поползли за ними, протягивая к ним руки. А мораль такова: детей нельзя баловать.

— Хорошая история, Мари-Клэр. Ты так много знаешь.

— Ты тоже, Гарольд… Боб, не соблаговолишь ли принести еще лимонада?

— Конечно, — ответил я.

При других обстоятельствах я бы непременно поинтересовался у Крысы, не соблаговолит ли она утопиться в реке, но мелкий грызун знал, что при Гарольде я ничего такого не скажу. Когда я брал у Крысы стакан, ее вдруг повело в сторону. Я понял, что началось.

— Пап! — заорал я.

Крыса хотела встать, но у нее подкосились ноги.

— Пап!

Зубы у нее судорожно сжались, все тело сотрясалось в конвульсиях. Я схватил ее за плечи и прижал к земле, пока спазмы не успели стать еще сильнее. Ее лицо исказилось от боли, изо рта потекла слюна. Я услышал грохот захлопывающейся двери и свист травы под быстрыми шагами.

— Она задыхается! — крикнул Гарольд.

Я тщетно пытался разжать Крысе зубы. Отец упал на колени рядом со мной:

— Папа здесь, милая! Не бойся! — Лицо у него было серьезным, даже жестким. — Ты слышишь меня? Папа здесь.

Крыса издала горлом странный булькающий звук.

— Постарайся расслабиться! — увещевал отец. — Дыши спокойно, ты моя умница!

Крыса сжала кулаки, руки у нее тряслись, пятки молотили по траве. Отец обнял ее и крепко держал:

— Давай, милая! Отпусти себя!

Я не знал, что делать, и просто держал Крысу за руку. Гарольд был насмерть перепуган.

— Не волнуйся, с ней все будет хорошо, — сказал я ему, и почти тотчас же конвульсии стихли.

Крыса открыла глаза и разжала зубы.

— Сделай глубокий вдох, милая.

Она еще немного дрожала, но послушно вздохнула. Папа держал ее в объятиях, пока гримаса боли не сошла с ее лица, и потом еще немного.

— Все кончилось, милая. — Папа поцеловал Крысу в висок. — Ты у меня храбрая девочка.

Крыса моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд, и по ее щекам побежали слезы.

— На меня со всех сторон наступали монстры. Но мне на помощь явился воин в черном. У него серебряный меч, и он за меня сражался.

— Ты перегрелась на солнце, — сказал я, хотя знал, что дело не в солнце.