— Когда ты проснулась?

— Поезд остановился. Снова было светло. Я спустилась по ступенькам… Потом я ничего не помню.

— Все в порядке. Не думай больше об этом. Ты умная маленькая девочка. Можешь ты сказать мне, как тебя зовут?

— Сара Маррсш.

Марш или Марриш, подумала Ребекка. Сейчас Джудит говорила, как двухлетний ребенок.

— Сколько тебе лет, Сара?

— Два.

— Ты знаешь свой день рождения?

— Май, четыле.

Ребекка усилила звук, пытаясь разобрать невнятный детский лепет.

— Где ты живешь, Сара?

— Кент — Корт.

— Тебе там хорошо?

— Мамочка все время плачет. Молли и я играем.

— Молли? Кто такая Молли, Сара?

— Моя сестричка. Я хочу к мамочке. Я хочу к сестричке.

Джудит разревелась.

Ребекка бросила взгляд на приборы:

— Пульс участился. Она снова тебе сопротивляется.

— Мы сейчас закончим, — сказал Патель.

Он коснулся руки Джудит:

— Джудит, сейчас ты проснешься. Ты будешь чувствовать себя бодрой и отдохнувшей. И ты будешь помнить все, что мне рассказала.

Ребекка с облегчением вздохнула. Слава Богу, подумала она. Уж ей-то хорошо была известна жажда Пателя экспериментировать с литенкомом. Она протянула руку, чтобы выключить экран, и тут же застыла, увидев искаженное мукой лицо Джудит, которая в следующую секунду вдруг закричала:

— Остановитесь! Не делайте этого с ней!

Иглы датчиков словно сошли с ума, выписывая беспорядочные кривые.

— Фибрилляция сердца, — крикнула Ребекка.

Патель схватил Джудит за руки:

— Джудит, слушай меня. Ты должна мне повиноваться.

Но Джудит была далеко. Она стояла на помосте, рядом с плахой, у стен лондонского Тауэра. Был десятый день декабря 1660 года…

С ужасом она увидела, как от ворот Тауэра сквозь свистящую и улюлюкающую толпу ведут женщину в темно-зеленом платье и такого же цвета накидке. На первый взгляд женщине было далеко за сорок. В ее темно-каштановых волосах проблескивали серебряные нити. Она шла с гордо поднятой головой, не обращая никакого внимания ни на толпу, ни на окружавших ее стражников. На ее красивом, словно вылепленном рукой скульптора лице застыла маска гнева и ненависти. Веревки, которыми были связаны ее руки, напоминали собой тонкую проволоку и сильно врезались в запястья. В утреннем свете был ясно виден ярко-красный серповидный шрам на правой руке у основания большого пальца.

Джудит была не в силах оторвать своего взгляда от женщины. Внезапно толпа расступилась, пропуская вперед солдат, которые строем прошли к видневшемуся рядом с плахой занавесу. В следующее мгновение их ряды раздались и показался стройный молодой человек в шляпе с пером, темных бриджах и расшитом золотом камзоле. Карл II поднял руку, и толпа дико взревела.

Словно в каком-то кошмаре Джудит увидела, как женщина, которую вели на плаху, остановилась перед колом с торчащей на нем человеческой головой.

— А ну, пошевеливайся, — приказал солдат, толкая ее вперед.

— Вы отказываете мне в прощании с супругом? — Голос женщины был полон ледяного презрения.

Солдаты подвели ее к месту, где сидел король. Вельможа, стоящий рядом с ним, развернул свиток и громко зачитал:

— Леди Маргарет Кэрью, Его Величество считает, что лишить вас жизни путем повешения, изъятия внутренностей и четвертования было бы слишком грубо.

Люди, стоящие ближе всех к королю, заулюлюкали, и кто-то из них крикнул:

— У нее что, не такие кишки, как у моей бабы?

Женщина не обратила на крик никакого внимания.

— Симон Хэллет, — сказала она с неприкрытой горечью в голосе, — ты предал моего мужа. Ты предал меня. Если мне понадобится для этого вырваться из самого ада, я все же найду способ отомстить тебе и твоим родным.

— Хватит с тебя.

Капитан стражи грубо схватил женщину за руку и поволок ее к плахе. В последнем отчаянном усилии она повернула голову и плюнула прямо под ноги королю.

— Лжец! — крикнула она. — Ты обещал милосердие. Лжец! Жаль, что вместе с твоим отцом они не отрубили голову и тебе!

Солдат ударил ее по губам и потащил вперед.

— Эта смерть еще слишком хороша для тебя. Я бы сжег тебя на костре, будь на то моя воля.