Там уже ждали.

С пьяными проблем не было. С ними обращение было нежное. Наверное, обреченность помогает: попался — плати!

Всех выгрузили и загнали в предбанник вытрезвителя.

Я скромно сел в уголке, поклявшись себе страшной клятвой больше никогда ни во что не вмешиваться.

Милиционеров и дружинников угнали на другой объект.

Местный обслуживающий медперсонал в погонах по-деловому обрабатывал вновь поступивших. Мне это напоминало виденную на юге стрижку овец.

Деньги и ценности оформлялись по квитанциям, которые пьяные подписывали, не читая, уходя на «процедуры».

Скоро в предбаннике из вновь прибывших остались только я да тот парень, лежащий без сознания, за которого я вступился.

Парень лежал на полу. Мозги его, очевидно, получив основательную встряску на многочисленных выбоинах мостовой, не смогли вернуться на исходную позицию.

А я притаился, меня сразу-то и не заметишь.

Да обслуживающему персоналу приглядываться было и некогда, он делил награбленное. В квитанциях, как понял я, вписывалась, в лучшем случае, половина взятого на временное хранение.

Привычно трое мародеров, сверяясь с квитанциями, отстегивали себе нажитое другими, деля все на пять частей.

Две доли старшой отнес в кабинет начальника.

Возвращаясь, он и заметил меня.

«Черт! Во притаился! Проглядели!»

Его подручные напряглись для прыжка.

Я уже мысленно согласился ночевать в вытрезвителе со всеми вытекающими последствиями.

Выручил меня, в свою очередь, молодой парень, лежащий на полу.

Неожиданно он поднялся и кулаком врезал старшому в нос.

И ярость медперсонала в погонах вылилась на парня. В мгновение ока он был схвачен, связан, а старшой, шмыгая юшкой, достал из ящика стола загодя приготовленный шприц с какой-то гадостью, вонзил иголку парню между лопатками прямо сквозь рубашку и ввел эту гадость в спину.

Парень еще пару раз матюкнулся и затих.

Подручные старшого выволокли парня из предбанника. Очевидно, на процедуры.

Старшой же опять обратился ко мне, и во взгляде его я прочитал явное нежелание расставаться с награбленным.

«Ты чего видел?» — спросил он злобно, но с надеждой.

«Ничего не видел! — нашелся я. — Что из этого угла можно увидеть?»

Старшой все еще сомневался.

Но в эту секунду из кабинета начальника вышел лейтенант, командовавший сводным отрядом милиции и дружинников.

«А ты почему здесь остался? — строго спросил он меня. — Все уехали на объект».

«Приказано вас дожидаться!» — вновь нашелся я с ответом.

«Еще чего! — возмутился лейтенант, не желавший делиться. И обратился к старшому: — Дай ему его бутылку водки сухим пайком. И на объект!»

Лейтенант ушел, а старшой приятельски подмигнул мне, мол, извини, обознался, достал из другого ящика стола бутылку водки и почти торжественно вручил ее мне.

«Спасибо!» — поблагодарил я его, удивляясь и радуясь неожиданно счастливой развязке.

«На здоровье! — гаркнул старшой, подмигнув другим глазом. — Только закусывай».

Спрятав водку в карман, я отправился на «объект».

Правда, на том «объекте» замечен я не был, потому что едва вышел из вытрезвителя — как ноги в руки и домой.

С той поры я обхожу тот район стороной.

…Рассказ был воспринят благодарным смехом.

Айрапетян, отсмеявшись, ехидно спросил:

— А водку ты выпил?

— А как же? — засмеялся сам Великанов. — За мои переживания мне вышла премия.

Кормушка приоткрылась, и надзиратель рявкнул:

— Отставить разговорчики!

Хрусталев крикнул ему:

— Сержант! А, сержант!

— Кто тут еще хочет в карцер? — равнодушно спросил надзиратель. — Могу пособить! Ну, есть желающие?

— Сержант, давай поговорим! — предложил Хрусталев, захотевший стать опять в центре внимания.

— Спать пора! — уговаривал надзиратель.

— Рано еще! — не сдавался Хрусталев. — Сержант, а тебя тоже запирают?

Надзиратель думал несколько секунд, очевидно, размышляя: стоит вступать в беседу или нет.

— Запирают! — решился он на разговор. — Только я с другой стороны.

— А разница? — торжествовал Хрусталев.

— Я сутки отдежурю и всеми благами жизни пользуюсь за те трое суток, когда я дома, — ответил надзиратель.