Бананова били все. К счастью журналиста, большинство делало это свернутыми в трубочку газетами, к тому же одновременно, затрудняя работу друг дружке. Правда, нашлось несколько стерв, которые пинали его ногами, а потом, отбросив газеты, начали колотить кулачками, щипать и рвать за волосы. Одна зараза пыталась даже выбить правый глаз, но промахнулась и угодила пальцем в переносицу.

Лелик решил, что хуже происходящего ничего быть не может. Но ошибся. Несколько девиц (он не считал) совершили с ним половой акт, возбуждая несчастного посредством тонкой веревки. При этом одна из уже удовлетворенных девок стояла у него над ухом и гадким голосом сообщала, что гораздо приятнее иметь дело с трупом. Потом картина переменилась. Более благоразумная половина, считая, что экзекуция может зайти слишком далеко, прекратила бить и трахать Бананова, попыталась даже уговорить остальных отказаться от этого занятия. Те не слушались, продолжая дергать Лелика за уши и награждать пощечинами. Наконец, девушка, сидевшая в кресле — видимо, координатор, сочла нужным вмешаться.

— Хватит с него! — громко крикнула она.

Еще три-четыре секунды ушам и волосам Бананова грозила опасность быть оторванными от головы, потом его отпустили. Лелик понял, что лежит на грязном полу со спущенными брюками, и радовался минутному покою. Ни о чем другом он не мог думать, хотя все-таки соображал: неприятности только начинаются.

Девушка в джемпере открыла дамскую сумочку, из которой извлекла экземпляр «Городских новостей» и поинтересовалась, «зачем, г…, ты это написал»? Бананов, которого к этому времени успели приподнять и поставить на колени, начал сбивчивый рассказ о вчерашнем тяжелом вечере в редакции, о гнусном юном писаке Антонове, о своей любви к музыкальному творчеству Макса Фадеева и легком сердечном приступе, настигшем утром, после прочтения чужого материала под своей фамилией.

Когда он дошел до описания беготни по редакции в поисках валидола, собеседница прервала его:

— Слышали, девочки? В грудь его больше не пинать. А ты заткнись! Хватит про свою историю болезни. Скажи, от кого ты узнал про наш клуб?

— От вашего Фадеева, — сказал Бананов, что привело к новым побоям.

Только через минуту он понял, что под словом «клуб» девицы имели в виду собственную компанию. Легче от этого не стало, ибо говорить было нечего. До сегодняшнего утра о существовании клуба «рыбок» Бананов не знал, а ссылки на Антонова приводили к новым невзгодам. С каждой минутой девки становились все изощренней. Предводительница, поудобнее устроившись в кресле, громко читала выдержки из статьи «Дикие художники». Когда она дошла до описания порчи шедевров архитектуры, «рыбки» вынули маркеры и начали рисовать свою символику на замечательной кожаной куртке (стоимость — 260 долларов, сезонная скидка 10 процентов + 5 процентов скидки предъявителю рекламного талончика). Потом их энергия немного иссякла. Этому способствовало сообщение одной из них, что до концерта Ангелка осталось чуть больше часа.

— Ладно, — подытожила предводительница. — С Этим разберемся потом. Лена, Зоя, Лида, Маха — остаетесь сторожить. Вернемся и разберемся. Может, с нами и Макс подъедет.

Четыре девчонки, которым выпала роль часовых, пытались протестовать, но авторитет девушки в джемпере был непререкаем. Откуда-то принесли наручники. Бананов был уверен, что его прикуют к какой-нибудь трубе. Однако трубы поблизости не оказалось, и его прикрепили к ручке огромного контейнера, длинного, как гроб. Потом почти «рыбки» удалились.

К этому времени Бананов являл собой настолько печальное зрелище, что охранницы не стали над ним издеваться. Некоторое время его расспрашивали о трудностях журналистской профессии, и почему она превращает людей в уродов. Собеседник им попался никудышный: опасаясь новых неприятностей, Лелик мямлил в ответ что-то неинтересное.

Наконец, пленник девчонкам надоел. Две из них отправились за пивом, оставшиеся, чуть подождав, тоже куда-то удалились.

«Надо выбираться отсюда», — подумал Бананов. Мысль была здравой, но невыполнимой, ибо ключ от наручников унесла девушка в джемпере. Что же касается огромного контейнера, то сдвинуть его с места не представлялось возможным. Однако Бананов изловчился и откинул крышку. Сразу стала ясной причина неподъемности ящика — внутри лежали какие-то металлические конструкции. Лелик вынул одну из них, но не удержал и она упала на пол.

Его охватил ужас: сейчас девки прибегут и, возможно, побьют его этой крепежной деталью. Однако девки не возвращались. Не зная, зачем он это делает, Лелик, уже более осторожно, опустошил ящик почти наполовину и дернул. Тот стал явно легче. Тогда пленник вынул из ящика почти все. Стало ясно, что его, хотя и с трудом, можно тянуть за собой. Не зная, зачем он это делает, Бананов потащился в сторону ближайшей двери. Вдруг фарт продолжится, и там удастся найти ацетиленовый резак? Правда, он не знал, как с ним обращаться, но вдруг там лежит еще и инструкция к нему?

Резака в соседней комнате не оказалось. Зато на полу стоял подключенный телефон. Бананову удалось до него дотянуться и он набрал «02». Долгое ожидание и заветное: «Милиция, 276-я».

— Меня схватили и насилуют в «Творожке»! — запричитал Лелик.

— Кто насилует?

— Девочки-«рыбки».

На другом конце трубки нетактично выругались и послышались короткие гудки. Бананов не очень любил литературные цитаты, но вспомнил Ивана Бездомного, позвонившего в милицию из психушки.

«Что делать? Как объяснить? И кому?» — думал перепуганный журналист. Он набрал номер редакции, надеясь, что трубку возьмет Слава Антонов и его удастся заманить сюда. Однако в кабинете никого не было.

Бананов лихорадочно задумался. Лишь один телефон мелькнул в его гудящей голове: рабочий номер Юли Громовой… К счастью, в криминальном отделе трубку подняли почти сразу. В эту секунду вдали послышались удивленные, а потом возмущенные голоса. Девчонки вернулись с пивом и обнаружили побег.

— Юля, это я, Бананов! — крикнул несчастный. — Спасай, я в «Творожке». Меня взяли в заложники и пытают…

Больше ничего сказать он не успел. Трубку вырвали из рук и бросили на аппарат, перед этим огрев ею Бананова по уху.