Женевьева медленно двигалась в сторону Гостиного двора. Скоро она пожалела, что рядом нет Арчи или еще кого-нибудь, кто отвечал бы на вопросы, постоянно у нее возникающие. То, что на проспекте встречалось немало людей в военной форме, еще было понятно. Но время от времени француженка сталкивалась с людьми в камуфляже. Что это за армия? Если это спецвойска, то они, что ли, готовится к боевым действиям в лесу?

Удивила гостью и разношерстность милиции. Одни из стражей порядка были в помятых серых кителях, так что напоминали скорее мусорщиков, которым скаредный муниципалитет не торопится менять рабочую одежду. Зато другие — высокие ребята в красных фуражках, явно получили свою форму недавно. Проехал старенький автобус, набитый людьми в камуфляже. Женька решила, что это все-таки тоже милиция, ибо никакой частной фирме структуре было бы незачем держать такую армию. Да и автобус явно доживал последние годы.

Дорожная полиция (ее Женевьева уже научилась отличать по полосатым жезлам и огромным бляхам на груди) то и дело тормозила машины, а потом долго говорила с их водителями. На это уходило много времени, и никто не обращал внимание ни на пешеходов, спокойно переходящих перпендикулярные улицы на красный свет, ни на роллеров, проносившихся по проспекту с той же скоростью, как и по площади.

Женька миновала Казанский собор (почувствовав, как и все гости из Франции, укоризненный взгляд Кутузова) и тут попала в полосу забавных приключений. Сперва она недоуменно простояла минут пять подле старой, неопрятно одетой женщины, сидевшей на картонной коробке. Возле женщины поскуливали и повизгивали пять собак. Самое странное заключалось в названии газеты, которую предлагала прохожим женщина: Женька перевела это название, как «Петербургские дворяне». Француженка долго не могла понять, что за смысл в этой пародии, пока один из роллеров чуть ее не сбил, а потом извинился и на довольно неплохом английском объяснил: газета называется «дворняжка», то есть бездомная собака. Собак Женевьева любила всегда, поэтому газету купила.

Не дойдя до Гостиного, девушка остановилась опять. Деревянный забор был весь изрисован добродушными картинками, с какими-то животными и непонятными лозунгами. Пока Женька размышляла: это пропаганда или народная инициатива, к ней подскочил бородатый мужчина, пытаясь всучить большой бумажный лист. Женька не сразу поняла, что пока она две минуты глазела на забор, этот художник успел начать ее портрет. Теперь он просил задержаться на минуту, дабы закончить работу. Женевьву удивил этот Монмартр, почти на середине пешеходного потока, но она терпеливо выстояла еще пять минут. Потом была интенсивная торговля: уличный живописец хотел тридцать долларов, но в итоге получил в три раза меньше, и рублями. Возможно, художник торговался бы и дольше, но Женька сразила его фразой: «Вы не Репин и даже не Глазунов».

Перед Гостиным двором жизнь кипела во всю. Здесь были такие же художники, мороженщики, маленькое открытое кафе. Кроме того, на остановке огромная толпа пыталась вся уместиться в и без того переполненном троллейбусе.

А чего стоили ряженые в разномастных казачьих формах? Женька вспомнила слова какого-то советского классика, Нобелевского лауреата: «казаком детей пугают». Теперь же, когда считается, что Россия наконец скинула гнет ненавистного большевизма, то же бородатое пугало, демонстративно поигрывает нагайками посреди города. А недавно, по «Antenne-2», московский корреспондент популярной телестанции сообщил: потомкам членов бывших элитных подразделений российского самодержавия возвращены все их прежние привилегии, включая право ходить с саблями и плетьми (впрочем, как сообщил тележурналист, они ходили с ними и раньше).

Потом внимание Женевьевы привлек молодой человек, одетый то ли как бедный чеченец, то ли как нищий казак. Несмотря на августовскую жару, на его голове была меховая шапка. В руках он держал черное знамя. После нескольких фраз, девушка поняла, что это русский анархист, проповедующий прямо на Невском свои идеи. Француженку обрадовало, что в отличие от своих парижских собратьев, он не швыряет пустые банки в проезжающие машины. Поэтому она купила и его газетку.

Рядом группа из десятка пожилых женщин и мужчин о чем-то спорила, тыча пальцами друг в друга. Увидев, покупку анархистской газеты, они направились к Женьке, размахивая пачками других изданий и еще издали полемизируя с наследием князя Кропоткина. «Я сюда приехала не за политической макулатурой», — Женевьева скорее направилась дальше по проспекту.

Однако от другой группы аборигенов города Питера отвязаться оказалось труднее. К ней подошли три женщины в пестрых, но грязных одеяниях. Сперва Женька решила, что это беженки из Афганистана или другой восточной страны, ищущие приют с бесплатным обедом. Француженка пыталась объяснить, что сама в этом городе впервые, им следует обратиться с вопросами к кому-нибудь другому, как вдруг одна из женщин взяла ее руку, несколько раз провела пальцем по ладони и пол минуты что-то тараторила, видимо, религиозные пожелания. Женевьева решила, что странный обряд окончен, попытавшись продолжить путь. Но женщины не позволили ей это сделать. Одна держала ее за правую руку и повторяла: «десять долларов», другая, схватив за плечо, повторяла: «десять тысяч», а третья попыталась сорвать сумочку. Стало понятно, к какому племени принадлежат пестрые гадалки. Женевьева не хотела устраивать громкий скандал, но из положения надо было как-то выходить. Поэтому она аккуратно пнула двух цыганок по лодыжкам, да так, что они от удивления отскочили, приплясывая на одной ноге, а затем зло наорала на них, вспомнив всю русскую лексику старого Мишеля, которого знали все ребятишки с улицы Пуанте. Говорили, что он некогда сменил офицерские погоны Деникинской армии на ливрею швейцара, но девушка не верила этому — офицеры, пусть даже бывшие, по ее представлению, не могли так ругаться…

Грабительницы оказались необычайно сообразительными — не дожидаясь продолжения они разлетелись, как воробьи при виде кошки и затерялись в толпе.

Происшествие не очень огорчило Женька. В конце концов, в нынешней Европе, цыгане стали более рациональными. И если им приглянулась чья-то сумочка, они просто выхватывают добычу, не пытаясь перед этим предсказать владелице ее судьбу.

После встречи с цыганками, она вела себя осторожней. Но, никакой опасности не наблюдалось. Правда, ее карманы уже топорщились от каких-то листиков, которые ей постоянно предлагали на проспекте. Женька думала, что это политические прокламации и собиралась посмотреть их позднее.

Кроме шума машин и говора прохожих, ее немного оглушали отдельные музыканты и целые оркестрики, то и дело встречавшиеся на пути. Скрипачам, гитаристам и ударникам, похоже, было все равно, платят им или не платят. Вокруг них кучковался народ, иногда плясал, и Женька, однажды, тоже немножко поплясала, возле небольшого джаз-бенда.

Она уже перешла мост с четырьмя конями. И здесь не удалось толком полюбоваться монументами и дворцом на правом берегу: подскочивший фотограф закричал сразу на четырех языках, что обслужит лучше и дешевле, чем где бы то ни было. Женевьева, нарочито мешая французский с русским, объяснила, что привыкла фотографироваться лишь когда хочет, после чего отправилась дальше.