Шрифт:
– Неужели? Конечно, это придало бы вам еще более весу в общественном мнении, – не потому, что вы купили бы богатое именье, но потому, что это именье сообщило бы вам наследственные права. И если вы только думаете купить его, поверьте мне, я не стану мешать вам.
– Каким же образом могу я думать об этом?
– Мне кажется, вы сами сказали, что намеревались купить его.
– Да. Когда я полагал, что эти земли не могут быть проданы ранее совершеннолетия сына Торнгилля; я полагал, что они входили в состав определенного наследства.
– Да. Торнгилль и сам точно также полагал; но когда я рассмотрел документы, то увидел, что он очень ошибался. Эти земли не включены в завещание старика Джэспера Торнгилля. Мистер Торнгилль хочет покончить дела разом, и чем скорее явится покупатель, тем выгоднее будет сделка. Какой-то сэр Джон Спратт хотел уже и деньги дать, но приобретение этих земель придало бы Спратту весу в графстве гораздо больше, чем Торнгиллю. Поэтому-то мой клиент готов уступить несколько тысячь человеку, который ни под каким видом не сделается его соперником. Равновесие власти между помещиками соблюдается точно так же, как и между народами.
Рандаль молчал.
– Однако, кажется, я огорчаю вас, сказал Леви, необыкновенно ласковым тоном. – Хотя мои приятные гости и называют меня выскочкой, однако, я очень хорошо понимаю и умею ценить ваши чувства, весьма естественные в джентльмене старинного происхождения. Выскочка! Да! Не странно ли, Лесли, что никакое богатство, никакая известность в модном свете не в состоянии изгладить этого злого навета. Они называют меня выскочкой – и в то же время занимают у меня деньги. Они называют нашего остроумного друга тоже выскочкой, а между тем переносят все его оскорбительные остроты. Им нужно бы узнать его происхождение, – по крайней мере для того только, чтоб не приглашать его к обеду. Они называют выскочкой лучшего оратора в нашем Парламенте, а сами, рано или поздно, но непременно будут умолять его принять на себя сан первого министра. Какой скучный этот свет! Неудивительно, что всем выскочкам так и хочется перескочить через него. Впрочем, сказал Леви, откидываясь к спинке кресла: – посмотрим, что будет дальше, как-то будут смотреть на этих выскочек при новом порядке вещей. Ваше счастье, Лесли, что вы не поступили в Парламент при нынешнем правительстве: в политическом отношении это было бы для вас гибелью на всю жизнь.
– Вы думаете, значит, что нынешнее министерство непременно уступит место другому?
– Конечно; и, что еще более, я думаю, что нынешнее министерство, оставаясь при прежних правилах и мнениях, никогда не будет призвано назад. Вы, молодой человек, имеете способности и душу, происхождение ваше говорит в вашу пользу: послушайтесь меня, будьте поласковее с Эвенелем; при следующих выборах он очень легко доставил бы вам место в Парламенте.
– При следующих выборах! то есть спустя шесть лет! тогда как у нас в непродолжительном времени начнутся общие выборы.
– Правда; но не пройдет года, полугода, четверти года, как начнутся новые выборы.
– Почему вы так думаете?
– Лесли, мы можем положиться друг на друга, мы можем помогать друг другу; так будем же друзьями!
– Согласен от чистого сердца! Но желал бы я знать, каким образом могу я помогать вам?
– Вы уже помогли мне касательно Франка Гэзельдена и его казино. Все умные люди могут помочь мне. Итак, мы теперь друзья, и на первый раз я намерен сообщить вам тайну. Вы спрашиваете меня, почему я думаю, что выборы возобновятся в непродолжительном времени? Ответ мой будет самый откровенный. Из всех людей, занимающих в государстве высокие должности, я еще не встречал ни одного, который бы имел такую удивительную предусмотрительность, который бы так ясно видел перед собой все предметы, как Одлей Эджертон.
– Это одна из замечательных его характеристик. Нельзя сказать, чтобы он был дально– видяший, но ясно– видящий, и то на известном пространстве.
– Так точно. Следовательно, лучше его никто не знает публичного мнения, не знает приливов и отливов этого мнения.
– Согласен.
– Эджертон рассчитывает на новые выборы не далее, как через три месяца, и на этот случай я дал ему в долг значительную сумму денег.
– Вы дали ему денег в долг! Эджертон занимает у вас деньги? этот богач Одлей Эджертон!
– Богач! повторил Леви таким тоном, который невозможно описать, и при этом сделал двумя пальцами щелчок, которым выражалось его глубокое презрение.
Леви слова не сказал более. Рандаль стоял как пораженный внезапным ударом.
– Но если Эджертон действительно небогат, если он лишится места без всякой надежды снова получить его….
– Если так, то он погиб! отвечал Леви хладнокровно: – и поэтому-то, из уважения к вам и принимая участие в вашей судьбе, я должен сказать вам: не основывайте своих надежд на богатство или блестящую карьеру на Одлее Эджертоне. В настоящее время старайтесь удержать за собой ваше место, но при следующих выборах советую держаться лиц более популярных. Эвенель легко может доставить вам место в Парламенте; остальное будет зависеть от вашего счастья и вашей энергии. И за тем я не смею удерживать вас далее, сказал Леви, вставая с кресла, и вслед затем позвонил в колокольчик.
Вошел лакей.
– А что, карета моя у подъезда?
– У подъезда, барон.
– Не прикажете ли довести вас, мистер Лесли?
– Нет, благодарю вас: прогулке пешком я отдаю преимущество.
– В таком случае прощайте. Не забудьте же soir'ee dansante у мистрисс Эвенель.
Рандаль механически пожал протянутую ему руку и вскоре вышел на улицу.
Свежий холодный воздух оживил в нем умственные способности, которые, от зловещих слов барона, находились в совершенном бездействии. Первая мысль, которую умный молодой человек высказал самому себе, была следующая: