– Скажите, что это значит? неужели опись имущества?

– Точно так, сэр.

– За какую сумму?

– За тысячу пятьсот-сорок-семь фунтов. Мы подали ко взысканию первые и потому, как видите, хозяйничаем здесь по своему.

– Значит есть еще и другие кредиторы.

– Еслиб их не было, сэр, мы ни под каким видом не решились бы прибегнуть к этой мере. Ничего не может быть прискорбнее для наших чувств. Впрочем, и то надобно сказать, эти иностранцы такой народ: сегодня здесь, а завтра ищи где знаешь. К тому же….

Служанка воротилась. Маркиза изъявила желание видеть мистера Гэзельдена. Франк поспешил исполнить это желание.

Маркиза ди-Негра сидела в небольшой комнате, служившей ей будуаром. её глаза показывали следы недавних слез; но её лицо было спокойно и даже, при её надменном, хотя печальном выражении, сурово. Франк, однако же, не счел за нужное обратить внимание на это обстоятельство. Вся его робость исчезла. Он видел перед собой женщину в несчастии и унижении, – женщину, которую любил. Лишь только дверь затворилась за ним, как он бросился к ногам маркизы. Он схватил её руку, схватил край её платья.

– О, маркиза! Беатриче! воскликнул он. – В глазах его плавали слезы, а его голос вполовину заглушался сильным душевным волнением. – Простите меня, умоляю вас, простите! не глядите на меня как на обыкновенного знакомца. Случайно я узнал, или, вернее, догадался об этом – об этом странном оскорблении, которому вас так невинно подвергают. Считайте меня за друга, за самого преданного друга. О, Беатриче! – И голова Франка склонилась над рукой, которую от держал. – О, Беатриче!.. кажется, смешно говорить теперь это, но что же делать! Я не могу не высказать вам этих слов…. я люблю вас люблю всем сердцем и душой, люблю с тем, чтоб вы позволили мне оказать вам услугу, одну услугу! Я больше ничего не прошу!

И рыдания вырвались из пылкого, юного, неопытного сердца Франка.

Маркиза была глубоко тронута. Надобно сказать, она имела душу не какой нибудь отъявленной авантюристки. Столько любви и столько доверия! Она вовсе не приготовилась изменить одному для того, чтоб опутать сетями другого.

– Встаньте, встаньте, нежно сказала она. – Благодарю вас от чистого сердца. Но не думайте, что я….

– Нет, нет!.не отвергайте меня. О, нет! пусть ваша гордость замолчит на этот раз.

– Напрасно вы думаете, что во мне говорит гордость. Вы слишком преувеличиваете то, что случилось в моем доме. Вы забыли, что у меня есть брат. Я послала за ним. Только к нему одному я могу обратиться. Да вот кстати: это его звонок! Но, поверьте, я никогда не забуду, что в этом пустом, холодном мире мне случилось встретить великодушного, благородного человека!

Франк хотел было отвечать, но услышал приближавшийся голос графа и потому поспешил встать и удалиться к окну, всеми силами стараясь подавить душевное волнение и принять спокойное выражение в лице. Граф Пешьера вошел, вошел со всею красотою и величавостью беспечного, роскошного, изнеженного, эгоистического богача. Его сюртук, отороченный дорогими соболями, откидывался назад с его пышной груди. Между складками глянцовитого атласа, прикрывавшего его грудь, красовалась бирюза столь драгоценная, что ювелир продержал бы ее лет пятьдесят прежде, чем отыскался бы богатый и щедрый покупатель. Рукоятка его трости была редким произведением искусства; наконец, сам граф, такой ловкий и легкий, несмотря на его мужество и силу, такой свежий, несмотря на его лета! Удивительно как хорошо сохраняют себя люди, которые ни о чем больше не думают, как о самих себе!

– Бр-рр! произпес граф, не замечая Франка за оконной драпировкой. – Бр-рр! Но видимому, вы провели весьма неприятную четверть часа. И теперь Dieu me dame, quoi fuire!

Беатриче указала на окно и чувствовала, что от стыда ей бы легче было скрыться хоть в самую землю. Но так как граф говорил по французски, а Франк и слова не знал на этом языке, то слова графа остались для него непонятными, хотя слух его и поражен был сатирическою наивностью тона.

Франк выступил вперед. Граф протянул руку и с быстрой переменой в голосе и обращении сказал

– Тот, кого сестра моя принимает к себе в подобную минуту, должен быть мне другом.

– Мистер Гэзельден, сказала Беатриче, с особенной выразительностью: – великодушно предлагал мне свою помощь, в которой, с той минуты, как вы, мой брат, явились сюда, я уже не нуждаюсь.

– Разумеется, сказал граф, с торжественным видом вельможи: – я сойду вниз и очищу ваш дом от этого дерзкого негодяя. Впрочем, я полагал, что вы имеете дело с одним только бароном Леви; вероятно, он будет сюда?

– Я жду его с минуты на минуту. Прощайте, мистер Гэзельден!

Беатриче подала руку своему обожателю с искренним радушием, которое не лишено было патетического достоинства. Удерживаемый от дальнейших слов присутствием графа, Франк молча поклонился над прекрасной рукой маркизы и удалился. Пешьера догнал его на лестнице.

– Мистер Гэзельден, сказал граф, в полголоса: – не потрудитесь ли вы зайти в гостиную?

Франк повиновался. Худощавый мужчина, занимавшийся осмотром мебели, все еще продолжал свое занятие; но два-три слова графа, сказанные на ухо, заставили его удалиться.