– Все это верно, – подтвердил Гакон, встретив выразительный взгляд Гарольда.

– Так ступай же, Годрит, и постарайся привести все в порядок, чтобы мы были готовы к отъезду при первом звуке сигнальной трубы! – воскликнул Гарольд, вскочив с живостью на ноги. – Этот сигнал, предвозвещающий мое возвращение на родину, будет для меня приятнее самой роскошной музыки… Поторопись, Годрит, поторопись!

Годрит удалился, от души сочувствуя восторгу Гарольда, хотя продолжительное пребывание при блестящем норманнском дворе вовсе не казалось этому простодушному рыцарю ужасным…

– Ты последовал моему совету, дорогой дядя? – спросил Гакон.

– О, не спрашивай об этом, Гакон! Будь проклято воспоминание обо всем, что здесь происходило со мной!

– Не увлекайся, дядя! – предостерегал Гакон серьезно. – Не дальше, как несколько минут тому назад, я, стоя незаметным в углу двора, слышал голос герцога. Он говорил Роже Биготу, начальнику темничной стражи: «Около полудня собери всю стражу в коридор, который находится под залой Совета, как только я топну ногой, то спеши ко мне наверх и не удивляйся, когда я вручу тебе нового пленника, а постарайся дать ему приличное помещение». Тут герцог замолк, а Бигот спросил: «Куда же прикажешь пометить его, повелитель?» На это герцог ответил вспыльчиво: «Куда, как не ту самую башню, где Мальвуазень испустил последний вздох?..» Видишь, дядя: тебе еще рано забывать хитрость и коварство Вильгельма!

Вся природная веселость Гарольда, которая было пробудилась в нем при словах Годрита и отразилась на его прекрасном лице, исчезла моментально, а взгляд принял то странное, непонятное выражение, которое постоянно замечалось в глазах Годвина, ставя в тупик самого опытного физиономиста.

– «С хитрым будь хитрым!» – пробормотал он чуть слышно.

Он крепко задумался, потом вздрогнул, как будто под влиянием какой-то ужасной мысли, сжал кулаки и улыбнулся.

Немного спустя к нему пришла целая толпа придворных, так что он был снова лишен возможности разговаривать с Гаконом.

Утро прошло, по обыкновению, за завтраком, после которого Гарольд пошел к Матильде. Она тоже сообщила ему, что все готово к отъезду, и поручила передать Юдифи, королеве английской, различные подарки, состоявшие большей частью из ее знаменитых вышиваний. Время подвигалось уже к обеду, а Вильгельм и Одо еще не показывались Гарольду.

Он только что хотел проститься с герцогиней, когда явились Фиц-Осборн и Рауль де-Танкарвил, разодетые в самые праздничные наряды и с необыкновенно торжественными минами. Они почтительно предложили графу сопровождать их к герцогу.

Гарольд молча последовал за ними в залу света, где все, что он увидел, превзошло его ожидания.

Вильгельм сидел с неподражаемо величественным видом на тронном кресле. Он был во всем своем герцогском облачении и держал в руках высоко поднятый меч правосудия. За ним стояли двадцать вассалов, из самых могущественных и, Одо, епископ байский, тоже в полном облачении. Немного в стороне виднелся стол, покрытый золотой парчой.

Герцог не дал Гарольду времени одуматься, а прямо приступил к делу.

– Подойди! – произнес герцог повелительным и звучным голосом. Подойди без страха и сожаления! Перед этим благородным собранием свидетелем твоего слова и поручителем за мою верность – требую, чтобы ты подтвердил клятвой данные мне тобой вчера обещания, а именно: содействовать моему вступлению на английский престол, по смерти короля Эдуарда. Жениться на моей дочери, Аделице и прислать сюда сестру свою, Тиру, чтобы я по уговору, выдал ее за одного из достойнейших моих баронов… Приблизься, брат Одо, и повтори благородному графу норманнскую присягу.

Одо подошел к таинственному ларчику и проговорил отрывисто:

– Ты клянешься исполнить, насколько то будет в твоих силах, уговор свой с Вильгельмом, герцогом норманнов, если будешь жив и небо поможет тебе. В залог своей клятвы положи руку на этот меч.

Все это так неожиданно обрушилось на графа, ум которого, как мы уже сказали, был от природы не так быстр, как наблюдателен и положителен. Смелое сердце его было так отуманено хитростью герцога, мыслью о неизбежной гибели Англии, если его задержать еще долго в плену, что он почти бессознательно и будто во сне положил руку на меч и машинально повторил:

– Если буду жив и небо поможет мне! Все собрание повторило торжественно:

– Небо да пошлет ему свою помощь!

Мгновенно, по знаку Вильгельма, Одо и Рауль де-Танкарвил сняли парчовый покров, и герцог приказал Гарольду взглянуть.

Как перед человеком, опускающимся из золотой гробницы в страшный склеп, открывается все ужасное безобразие смерти, так было и с Гарольдом при снятии покрова. Под ним были собраны бренные останки многих известных витязей, чтимых в народной памяти, иссохшие тела и побелевшие кости мертвых, сбереженные с помощью химических составов. Гарольд вспомнил давно забытый сон, как копошились вокруг него и бесновались кости мертвых.