«Разве что он сам ее заправил», — подумала она, прежде чем сообразить, насколько это нелепо. Ее брат ни разу в жизни не застелил свою постель сам.

Колетт вздохнула и улыбнулась сама себе. Накануне вечером, волнуясь из-за предстоящей женитьбы, Оливер засиделся за чтением в мамином салоне. Раз его нет в постели, значит, он наверняка заснул в той же комнате, на диванчике перед камином.

— Сегодня утром тебе придется держать себя в руках, братишка, — пробормотала она, снова выходя в коридор.

В доме было тихо, темно и прохладно. На верхней площадке лестницы Колетт остановилась, чтобы включить отопление, и начала спускаться. Фойе окутывал мягкий полумрак; предрассветное небо давало достаточно света, чтобы можно было идти не на ощупь. Свернув налево, Колетт пошла по коридору в южное крыло здания, в комнату, где только вчера вечером ее брат выражал свои сомнения насчет брака с Джулианной.

Но Оливера там не оказалось.

Когда она, пятясь, вышла из салона, ее лоб прорезала глубокая морщина. В смущении она вернулась в фойе и остановилась. Поглядела сначала на лестницу, потом на входную дверь. «Ума не приложу, где еще мог ночевать Оливер, кроме собственной постели или салона».

В следующую секунду она осознала, что краем глаза улавливает нечто странное. Стоило ей повернуться и увидеть гардероб под лестницей, как морщинка на лбу стала глубже. Дверца шкафа была приоткрыта на пару дюймов. Колетт распахнула дверцы и увидела внизу, на куче ботинок и туфель, пустую проволочную вешалку. С верхней полки свалилось несколько шарфов и перчаток, а один длинный шерстяной шарф свисал оттуда змеиными кольцами. Другая вешалка была вытащена и торчала под странным углом. Кто-то покидал дом в страшной спешке. В голове Колетт всплыло ночное воспоминание: она слышит шум, выходит в полусне из своей комнаты и видит, как брат роется в шкафу.

— О нет, — прошептала она. — Оливер…

Над Дорогой Перемирия утро наступало быстро. Солнце всходило на востоке с удивительной скоростью. Небо выглядело гораздо синее, чем привык видеть Оливер, а полевые цветы по обе стороны дороги казались нарисованными такими яркими красками, какие вряд ли способна создать природа. Но ничто вокруг не казалось нереальным, скорее наоборот: все было слишком реальным. Красивее. Лучше. Даже воздух благоухал так сладко, как никогда прежде. Оливер испытывал эти чувства с тех самых пор, как преодолел Завесу, однако осознать их смог лишь утром. Ему никак не удавалось отделаться от мыслей о Дороти и радуге [8] , столь разителен был контраст между обыденной жизнью и этим необычайным местом. Ничего подобного он и вообразить себе не мог. Предел всех, даже самых заветных, мечтаний.

«Как учит старинная поговорка? Будь осторожен в своих желаниях…»

Однако даже втайне он никогда не мечтал о том, чтобы на него открыли охоту. Мрачный призрак Охотников за мифами нависал над ним с тех пор, как они с Фростом отправились в путешествие, и приглушал восторженное изумление окружающим. Но теперь, с наступлением утра, угроза казалась гораздо реальнее. Оливер гадал — действительно ли мир за Завесой настолько невероятен, или только страшная опасность заставляет его воспринимать это место так живо и отчетливо?

Они все шли сквозь чащу на восток, и, как обещал Фрост, лес вскоре кончился. Небо уже начало светлеть, и в сероватой рассветной дымке отчетливо проступила Дорога Перемирия, протянувшаяся с севера на юг. Осталось только спуститься по холму — пологому, поросшему высокими травами. Они колыхались под ветром, распространяя аромат цветов. У подножия холма и проходила Дорога. Она представляла собой что-то вроде грунтовки — такая узкая, что по ней с трудом проехал бы автомобиль. «Впрочем, — подумал Оливер, — вряд ли по эту сторону Завесы много автомобилей. Скорее уж повозки, запряженные лошадьми. Коляски, экипажи… Что-то в этом роде». Оливер не стал искать подтверждения своей догадки у спутников, но был почему-то совершенно уверен, что гипотеза подтвердится. Да и колеи на дорогах, в общем-то, свидетельствовали в ее пользу.

Прошло меньше часа с тех пор, как они вышли из леса и начали свой путь по Дороге Перемирия. Все это время Фрост и Кицунэ вели нескончаемый разговор, перебрасываясь короткими невнятными фразами. Оливер поначалу прислушивался, а после махнул рукой. К своему разочарованию, он понял, что это разговор того же рода, что могли бы вести любые два чужестранца. Родные места, общие знакомые, современная политика… Звучали имена и названия, совершенно незнакомые Оливеру, и, хотя он временами пытался уловить смысл беседы, мысли все равно уплывали куда-то в сторону. Он замедлил шаг и пошел чуть позади.

Здесь он был аутсайдером. Чужаком. У него не оставалось иного выбора, кроме как продолжать свой путь и уповать на то, что так или иначе все разрешится.

Утреннее солнце согрело воздух градусов до восьмидесяти [9] , но Кицунэ по-прежнему куталась в свой плащ из рыжего меха, словно не замечая жары. Несколько раз, обращаясь к Фросту, она оглядывалась на Оливера. Замечала, что тот не сводит с нее глаз, и снисходительная улыбка касалась ее губ. Нефритовые глаза светились изнутри даже в ярких солнечных лучах.