– Подальше! Его надо увести подальше!

– Подальше от чего? – переспросил Ронан, осторожно пробираясь к ним по берегу озерца. Он поднял голову, глядя на окружавшие их скалы и пытаясь придумать, как им выбраться отсюда.

– От Кэйбсуотера, – уточнила Сиротка. – Что-то происходит. Ой!

Жидкость между поврежденных и потонувших в озерце листьев стремительно чернела. Это был ночной кошмар.

– Вставай, Пэрриш, – Ронан схватил Адама за руку. – Надо уходить.

Адам открыл глаза. Одно веко осталось закрытым.

– Не забывай, – напомнил он, – она должна пойти с нами.

Глава 24

На часах было 6:21.

К телефону в доме на Фокс-уэй давно никто не подходил. Пользуясь мобильником Гэнси, Блу послушно пыталась дозвониться домой каждые сорок пять минут, как и просила мать, но трубку никто не брал. Поначалу ей это не показалось странным; если кто-то из ясновидящих консультировал по телефону клиента издалека, все прочие звонки переводились на голосовую почту. Но было странно, что это продолжалось так долго. Блу предприняла еще одну попытку, потом еще одну.

– Надо ехать, – сказала она Гэнси.

Он не спорил. К чести Генри Ченга следовало отметить, что и он не протестовал, хоть и был пьян до очередного приступа филантропии и предпочел бы, чтобы они остались. Вместо этого он, кажется, сразу понял, что это что-то личное, и влезать в это не следует. Он принял у них простыни, пожелал им спокойной ночи и на прощание умолял Блу, чтобы она поехала с ним в Венесуэлу.

В машине они вдруг поняли, что на часах Гэнси застыло время 6:21.

Что-то было не так.

В доме номер 300 по Фокс-уэй она сразу пошла к парадной двери. Несмотря на поздний час (а действительно ли поздний? На часах было то 6:20, то 6:21, то снова 6:20 и снова 6:21), дверь была незаперта. Гэнси рядом с ней был насторожен и одновременно напряжен.

Они закрыли за собой дверь.

Что-то было не так.

Поскольку в доме было темно, Блу не сразу могла понять, что конкретно было не так, но она была абсолютно в этом уверена. Она застыла на месте, не в состоянии пошевелиться, пока не определит, что именно беспокоило ее. Наверное, подумалось ей, именно так чувствуют себя ясновидящие.

У нее дрожали руки.

Что же было не так? В доме вроде бы темнее, чем обычно, неяркий свет из кухни не мог развеять ночь. Возможно, было чуть прохладнее, чем обычно, но это могут быть просто нервы. Было тише, чем всегда, она не слышала ни бормотания телевизора, ни звяканья посуды, но это, возможно, потому, что уже поздно. Мигнула лампочка – нет, это просто свет фар с улицы отразился от стеклянного циферблата часов, стоявших на столике в коридоре. На часах было 6:21.

Она не могла пошевелиться.

Невероятно – вот так застыть на месте от ужаса и только ужаса, но она продолжала стоять. Она сказала себе, что ей уже доводилось ползать по таинственным пещерам, стоять под снопами искр, изрыгаемыми драконом из ночного кошмара, и находиться рядом с отчаявшимся бандитом с оружием, так что ее собственный дом, в котором явно не было никакой опасности, не должен так парализовать ее.

Но она не могла пошевелиться, и Гэнси тоже не двигался. Он рассеянно прижал левое ухо пальцем, глядя перед собой стекленеющими глазами. Блу уже видела у него такой взгляд совсем недавно – во время панической атаки в пещере.

На мгновение она допустила мысль, что они были последними людьми, оставшимися в живых в этом мире. Сейчас она зайдет в гостиную и найдет там лишь мертвые тела.

Прежде чем она сумела совладать с собой, из груди у нее вырвался короткий всхлип.

Будь благоразумной!

Рука Гэнси неуклюже скользнула в ее руку. Его ладонь была мокрой от пота, но она не придала этому значения – у нее тоже вспотели руки. Они оба были напуганы до полусмерти.

Прислушавшись, она поняла, что дом был вовсе не так молчалив. Под покровом тишины она различала какое-то потрескивание и гудение, как от электроники, работающей на разных частотах.

Гэнси бросил на нее быстрый взгляд. Она крепко, с благодарностью сжала его пальцы. А затем они одновременно разжали руки. Возможно, им понадобятся обе свободные руки, чтобы защищаться.

Шевелись, Блу.

Они начали осторожно продвигаться вперед, останавливаясь всякий раз, когда половицы под ногами начинали скрипеть. Оба боялись издать даже малейший звук, пока не станет ясно, что там, дальше.

Просто – страшно.

У подножия лестницы Блу опустила руку на поручень и прислушалась. Гудение, которое ей слышалось ранее, стало громче; звук диссонировал и жил своей жизнью. Жужжащая, бессловесная песня, протяжный жутковатый напев, постепенно переходивший от одной ноты к другой в странном подобии гаммы.