Итак, церковный раскол в семействе священнослужителя. Одиннадцатилетний сынок в стачке с матерью: он тоже за «мертвую» церковь.

Быть в Козлове живоцерковником — дело явно проигрышное. Ибо живет Козлов во всех отношениях по старинке и всякие новаторские устремления ему совершенно чужды и непонятны. И когда видишь перед собой Козлов, — совершенно неприемлемой становится философия Гераклита с ее теорией вечного движения. — Нет, воистину, вселенная находится в незыблемом покое. И не только большевики, но даже Уэльсы и Годдары ее не сдвинут.

Хорош пирог-рыбник!..

Берут большую семгу целиком или половину, — не разрезают на куски и даже чешуи не счищают, и запекают в тесте ржаном или пшеничном…

Пекут рыбник не на сковородах, а на капустных листьях. Кроме этих пирогов и свежепросольной семги — утром засол, а к вечеру уж едят, — вряд ли что хорошего найдется на побережье.

Экзотика края какая-то убогая: Ледовитый океан похож на мутную необъятную лужу и даже летом не манит, как все другие моря, — в свои воды, не вызывает желание выкупаться… Вода в нем выглядит холодной, нежилой и немножко противной.

Берег, по-своему, красив: невысокие крутые гранитные скалы, скудновато поросшие вереском и мохом, — напоминают героическую бедность и суровую в простоте трагедию.

Плохо жить на Мурмане. И плохо — всем.

Богатым — потому, что даже за большие деньги не купить здесь роскоши, комфорта, ярких развлечений, — нет здесь этого.

Так же, как нет здесь каменных домов, увеселительных садов и… свежего мяса.

Мясо здесь — солонина; свежая бывает только оленина, плотная и жесткая… Местная «буржуазия» питается семгой: уха из семги, вареная семга, свежепросольная семга, рыбник с семгой, и — начинай сначала.

А в мурманской рабочей столовке: первое — суп или щи из явно несвежей солонины, воняющей просолом и разлагающимся мясом, и на второе — не совсем гнилая соленая треска под мучным соусом… И это — каждый день.

Впрочем, рабочие не обедают в рабочей столовке. Обеды там им не но карману. Обедают мурманские рабочие вообще? — Вероятно, — да… Хотя и не совсем представимо реально, если сравнить мурманские цены на продукты с окладом местного неквалифицированного рабочего.

Когда мы приехали в Мурманск, я, глядя из окошка, вполне естественно задала вопрос:

— А что, далеко от вокзала начинается сам город?

— Да вот он самый город и есть… — равнодушно ответил мне кто-то, указывая на несколько длинных, плоских, похожих на каретные сараи, — бараков…

Домов в Мурманске, оказывается, вообще нет. Есть рабочие бараки. Когда разглядываешь их снаружи, — как-то сразу угадывается, как сыро, ветрено и темно должно быть внутри… Но и этих бараков в Мурманске значительно меньше, чем рабочего населения.

Рабочих в Мурманске много. Еще больше — безработных. Откуда бы, казалось, взяться безработному люду в этом малообитаемом краю?

А об этом уж позаботилась ловкая, хитрая и старательная администрация мурманских работ; рабочих выписывают сюда массами, соблазняют россказнями об отсутствии там безработицы, «климатической надбавкой» к окладу (благоразумно умалчивая о мурманских ценах) — одним словом, суля золотые горы… Рабочие едут, иногда даже — с давно насиженных мест, едут, распродавая за гроши последние пожитки, сжигая за собой корабли.

Приехав в Мурманск, быстро проживают оставшиеся от распродажи деньжонки, и от недостатка питания, сырого вредного климата, отсутствия свежих овощей, — месяца через два заболевают цингой.

Больные рабочие не нужны администрации, — их целыми партиями выкидывают с работ, а заодно и из отведенных бараков.

Администрация не берет на себя труда даже хотя бы отправить больных на свой счет на родину… Так и остаются цинготные люди валяться на полу 3-го класса мурманского вокзала… Кое-кто побирается, кое-кто ворует… Но в Мурманске не у кого просить милостыни. Не у кого красть. Слишком мало населения, а тем более — мало-мальски имущего.

А новые поезда привозят новые партии здоровых, сильных, надеющихся рабочих…

— Приехали!.. — не то со злобной, не то с сочувственной иронией встречают их живые кучи, кишащие на полу вокзала. Пройдет два месяца — вновь прибывшие будут кишеть здесь вместе с ними.

Так живет пролетариат. А — «буржуазия?» — А — бюрократия? — Сам начальник станции в Мурманске живет с женой в вагоне-гостинице. Там он занимает одно купе, отделенное от общего коридора какой-то занавеской вместо двери… Так он живет уже второй год. В том же вагоне останавливаются приезжие персоны из центра. Гостиничную прислугу заменяют дежурные проводницы этого неподвижного вагона.