На сбор сведений ушло несколько дней. Зато картина получилась ясная: на плане четко обозначалось расположение воинских частей, батарей, складов, важных военных объектов, несколько позже этот план был передан на Большую землю, и советские летчики знали, куда бросать свой смертоносный груз.

Теперь Рафаэль мог готовиться к уходу в партизанский отряд: он еще раз встретился с товарищами, выполняющими его задания, сказал им, с кем они дальше будут держать связь и от кого получать дальнейшие распоряжения (для связи с отрядом вместо него остались братья Сенько). Запомнил и, кроме того, записал на крохотном клочке папиросной бумаги последнее донесение и попрощался с семьей. Проводить в отряд Бромберга и еще двоих взялась Мария, которая хорошо знала дорогу.

До отряда добрались без каких бы то ни было осложнений, если не считать бесконечного напряжения, в котором находились подпольщики: все они прекрасно знали, что если попадут к немцам или полицаям, то живыми им не быть. Для вынесения смертного приговора было более чем достаточно того, что у всех у них было оружие, не говоря о плане города и остальном.

Партизаны встретили Бромберга радушно, как своего. Здесь был его старый знакомый Костя Трегубов — связной, не раз приходивший к нему на Заславскую, а так как отряд на три четверти состоял из минчан, то Рафаэль увидел много знакомых.

— До чего я рад, ребята, что вижу всех вас, — говорил Рафа, пожимая протянутые к нему со всех сторон дружеские руки. — До чего здорово видеть кругом человеческие лица, а не эти поганые морды с оловянными глазами. Можно хоть душу отвести.

А Марии предстоял обратный путь.

— Ты, Рафа, пока в отряде останешься, а потом, когда командир скажет, вернешься в Минск, так что, наверное, скоро увидимся. Помни, никакой самодеятельности — дисциплина прежде всего…

Черная ушла не оборачиваясь, а Рафа долго смотрел ей вслед. Он не знал, что расстаются надолго — война разбросает их в разные стороны.

Сведения и карта были доставлены Бромбергом своевременно: их передали связному с Большой земли, находившемуся в это время в отряде.

Командир позвал к себе Рафаэля и сказал ему, что он вместе с отрядом перейдет линию фронта и поступит в распоряжение Центрального штаба партизанского движения. И там уже получит дальнейшее задание.

Отряд продвигался к линии фронта — надо было войти в Витебскую зону, а оттуда пробиться на Большую землю. Шли медленно, с боями. За это время Рафаэль еще больше сблизился с Трегубовым, они стали друзьями.

Однажды разведчики сообщили, что по шоссе Лепель — Ушачи идет немецкая медицинская машина с медикаментами, конечно, под охраной, но не очень сильной.

Решение было принято сразу:

— Сорок пять человек идут на эту операцию, — объявил командир.

Повел группу сам капитан Никитин.

Пошли на задание и Бромберг с Трегубовым. Бесшумной партизанской походкой шли бойцы по лесу. Это уже стало привычкой — идти как тень, не оставляя за собой следов и не производя никакого шума. Не отставал от товарищей и Рафа: правда, он иногда оступался, и под его ногами трещали сучья.

Наконец вышли к шоссе. Залегли вдоль дороги, надежно укрывшись за деревьями, стали ждать. Ждать вообще нелегко, а когда ждешь ответственного боя — то труднее в десять раз. Рафа лежал с автоматом и косился на Трегубова. Константин замер, не отрывая глаз от дороги. Наконец послышался шум моторов — едут!

Впереди шла санитарная машина, следом за ней полуторка с пятнадцатью солдатами. Партизанские автоматы застрекотали разом — четыре гитлеровца упали на дорогу. Остальные залегли за машиной. Снайперскими выстрелами убили шофера санитарной машины и офицера, сидевшего рядом с ним. Вскоре было покончено и с остальными фашистами. Партизаны собрали все оружие, вынесли медикаменты из машины.

Вдруг опять раздался шум. С пригорка дорога просматривалась далеко.

— Идут одиннадцать машин! — крикнул кто-то.

Быстро решили: часть партизан с оружием и медикаментами отходят, остальные до команды задерживают врага.

Партизаны снова залегли в засаду. Первая машина резко затормозила перед перевернутой полуторкой. Солдаты выскочили на шоссе. Короткое замешательство, подъехали и остановились остальные. Партизаны пока ничем не выдавали своего присутствия, но солдаты растянулись цепью, приготовившись прочесывать лес. Тогда по команде никитинцы открыли огонь. Немцы тоже залегли по другую сторону дороги — притаились, видимо выжидая, что будет дальше.

— Отходить! — пошла по цепи команда.

Партизаны начали скрываться в лесу, когда Костя Трегубов привстал на одно колено и бросил гранату в группу немцев, залегших в придорожном кювете. Взрыв! В воздух полетели комья земли и клочья одежды. Трегубов не успел уйти. Автоматная очередь прошила ему грудь, и он рухнул на землю.

— Костя, ты жив? Можешь идти? — подполз к нему Рафа.

Тот молчал. Бромберг прислонился к его груди: сердце бьется — значит, жив. Он взял товарища на руки, поднялся во весь рост и понес его, шатаясь от тяжести. И немцы, и партизаны перестали стрелять от неожиданности. Рафа перебрался через кювет, вот он уже на краю опушки, а там дальше надежный лес и товарищи, которые прикроют. Шаг, еще шаг… И тут Рафаэль зацепился за что-то и упал, не выпуская из рук Константина. Немцы очнулись от растерянности и открыли огонь по лежащим. Собрав все силы, Бромберг рукой перехватил Константина поперек груди и пополз. Одной рукой держать неподвижное, ставшее чугунным тело было трудно. Взвалить себе на спину Трегубова Рафа не хотел, уж очень низко и рядом свистели пули. Тогда Бромберг схватил зубами воротник полушубка Константина, мертвой хваткой прижал рукой его тело и пополз к лесу. Так он добрался до деревьев. Здесь их ждали партизаны. Раненого Трегубова капитан Никитин приказал отправить в заградотряд бригады Дубровского, где был госпиталь. Бромберг доставил его по назначению, потом догнал свой отряд и вместе с ним двинулся к Большой земле.