— За шесть дней мы добыли сто шестьдесят туш. Добыча с каждым днем катастрофически падает. Охота может прекратиться совершенно неожиданно.

— Успеем ли мы запасти сколько нам желательно? Не лучше ли выйти сразу всем способным носить оружие, сплошным фронтом отрезать от воды возможно больше тюленей и в один прием закончить охоту.

Бураков, лидер партии большинства, горячо доказывал, что такой план неразумен.

— Голову даю на отсечение, что тюлени к нам после этой битвы уже не вернутся. А кто знает, сколько нам придется здесь пробыть? Во-вторых, мы сразу чрезмерно загрузим сырьем нашу консервную фабрику. Замороженная туша удесятеряет работу. И в-третьих, сейчас мы наверняка каждую партию животных доставляем, как говорят коммерсанты, «франко-склад», то-есть подгоняем их к самой кладовой, а при новом методе охоты многих придется убить на месте и потом терять время и силы на подтаскивание к фабрике.

Спор этот прекратил Жуков, предложивший единогласно принятый всеми способ охоты. Перед выступлением из лагеря охотники должны были проделать небольшой маскарад, напялив на себя тюленью шкуру и соединив свисающие края на животе и на груди бечёвками. Маскировка заканчивалась наколенниками и налокотниками из той же кожи.

Эта примитивная уловка вполне себя оправдала. Охотники, подойдя к последнему повороту, становились на четвереньки и выползали на тюлений «пляж» уже в коленнолоктевом положении, стараясь возможно искуснее имитировать тюлений способ передвижения.

Прикрывшись тюленьими шкурами, охотники подползали на четвереньках к тюленьему лежбищу.

Это оказалось не особенно трудным, но требовало известного навыка и ловкости. Первое время, усердно выбрасывая вперед головную часть тела, охотники нередко, пребольно ушибали локти, обрушиваясь всей тяжестью на лед. Репетиции тюленеходства показались пленникам ледяного фиорда очень занятными и скоро стали их излюбленным спортивным состязанием. Бураков уверял, что лучшую тренировку для мышц всего тела и особенно для мышц спины и живота невозможно и придумать. Он даже дал торжественное обещание, что по возвращении в населенные области СССР подымет кампанию за всеобщее признание и массовое распространение нового вида спорта — «тюлений ход».

Благодаря этим «тюлениадам» охота приобрела остро спортивный интерес: игра тут велась уже всерьез Судьями, определявшими степень искусства состязающихся в тюленеходстве, являлись уже не товарищи по игре, а сами тюлени, что не мешало им одновременно служить также и призом за удачную игру.

В результате всего этого основная цель был достигнута. Тюлени давали блестящий аттестат полярным спортсменам тем самым, что совершенно не замечали своей судейской роли. Готовясь к очередной «тюлениаде», охотники устраивали такие жестокие препирательства из-за очереди, что пришлось по жребию установить твердые списки очередности. Одному лишь Алфееву «доктор» Бураков запретил принимать участие в охоте, пока у него окончательно не заживет рука.

— Эго что же, наказание строптивых? — пытался Алфеев шуткой скрыть свое огорчение.

— Нет, это, брат, называется несколько проще, — возразил Бураков. — Это — охрана труда. Понял? Я не хочу, чтобы ты сломал себе другую руку.

— Ну ладно, погодите, придет и мое время.

Зато Алфеев усердно занялся не менее интересным делом. Он стал помогать Комлинскому монтировать его электро-гарпун.

Комлинский на другой же день после сообщения о своем проекте, принялся за его осуществление. На предварительную подготовку ушла почти неделя — механик участвовал и в общей работе, уделяя мастерской лишь часа два-три в день.

Из инструментов и обломков снаряжения, сложенных в одной из маленьких пещер за гондолой, он отобрал и отремонтировал необходимое для работы: слесарные принадлежности, небольшой горн, уцелевшие и поломанные части электрической арматуры дирижабля. Тщательно собрал малейшие обрывки провода. С торжеством извлек непочатый моток нового. В общей сложности провода собралось более восьмидесяти метров.

— Ну, теперь хватит вполне, — сказал он удовлетворенно.

В качестве древков для гарпунов Комлинский приспособил полые алюминиевые трубки, составлявшие часть каркаса дирижабля. Сперва один, а потом имеете с Алфеевым, он терпеливо возился над монтированием согревательного прибора — наконечника гарпуна. Любопытствующих посмотреть, как идет работа, Алфеев обычно встречал сурово, Комлинского же они чрезвычайно смущали, — поэтому к механикам скоро перестали приставать. Работа не клеилась, и механики нервничали. Испытания гарпуна, производившееся тут же, на ледяной стене мастерской, давали результаты один плачевнее другого. В первый раз наконечник попросту погнулся от удара, не одолев твердого льда; во второй раз он может быть и проник бы в лед, если бы до этого сам не расплавился; мелкие аварии, неудачи и повреждения случались по несколько раз в день.

Так прошла неделя.

Однажды после ужина, когда остальные обитатели ледяного общежития, утомленные работой и «тюлениадой», вяло беседовали в комнате, Комлинский и Алфеев произвели окончательное — и на этот раз удачное — испытание.

Гарпун, с силой брошенный Комлинским в заднюю стену мастерской, со свистом и шипением вонзился в лед и скрылся в облаке пара.

Гарпун со свистом вонзился в лед и скрылся в облаках пара.

— Готово! — крикнул Алфеев, и выключил ток.

Пар рассеялся. Древко гарпуна, торчавшее изо льда, вибрировало и гудело низким басом, как струна. Наконечник весь ушел в лед. С торжествующим видом оба механика ворвались в комнату. Объяснять в чем дело не нужно было. Все гурьбой бросились в мастерскую. Палка внедрилась в лед добросовестно.

— А ну-ка, испытаю по-своему, — крикнул Деревяшкин.

Подпрыгнув, он ухватился обеими руками за гарпун и подтянулся.

— Выдержит! — одобрил он.

— Завтра же выберем окончательно место для «лифта имени Комлинского», — ликующе сказал Ковров.