— А если они подымут тревогу?

— Связать.

— Концов можно не отдавать? — спросил штурман.

— Ясно, обрубить. Команде выдать рому. Побольше.

— Слушаю, сэр.

Мистер Пирс пошел на бак. Пошептался с боцманом. Команда принялась за работу.

Налетел порыв ветра. Засвистел в такелаже. «Эскум» стало покачивать сильнее. Капитан потирал руки.

— Все в порядке?

— Да, сэр. Зарифились…

— А большевички?

— Один, тот, что постарше, блюет, чтоб его побрали сорок морских чертей. Боцман ругается. Всю палубу изгадил.

— А другой?

— Отдыхает. Они посменно. Тот, что блюет все спрашивает у боцмана, что это мы делаем. Тот ответил: готовимся к шторму.

— Молодчина боцман. Скажите, пусть ему дадут добрый глоток рому.

— Ну, а этот, как его, Бобби?

— О, этот не опасен. Это — не большевик. Он из хорошей русской семьи, да вы же его знаете. Он посматривает за этими двумя.

Борис Петров или Бобби. Сын генерала. Бежал с белыми из Архангельска. Отец Бобби переменил фамилию. Теперь он Петерсон. Живет в Америке. Бобби тщательно скрывает, что он русский. В особенности здесь в Анадыре. Боится — снимут. Бобби восьмиклассник. Высокий. Худой. Малокровный. Сутуловатый. Косит. Начитался морских приключений. Большое свинство со стороны писателей. Сколько они молодых людей покалечили… Сидит в кабинете и пишет морские небылицы. Моряки у него обязательно ребята здоровые, сильные. Счастливые — плавают на чудесных судах. И обязательно в тропиках. Кутят на берегу. Пользуются исключительным успехом у женщин.

Бобби несмотря на то, что его уговаривал отец не идти в море, подписал контракт на «Эскум». Чем он хуже других? Сейчас он проклинает минуту и секунду, когда он впервые стал на палубу этой вонючей посудины.

— Проклятые писатели. Пишут всякую белиберду… Черт знает, что бы он дал, чтобы вернуться назад.

В кубрике душно. Накурено. Течет с палубы. Тесно.

— Черт меня побери, Бобби, если я понимаю, за каким дьяволом вы пошли в море. У вас богатые родители. Ходили бы в колледж. Танцевали бы Фокс-трот. Играли в футбол. Нет, вас черти принесли отбивать у нас хлеб, — ворчит белокурый Эриксен.

— Да, вы правы. Отец говорил, да я не послушал. А все эти писаки. Взять бы его, мерзавца, сюда.

— Разве это кубрик? — ворчит Эмсли. — Проклятый Борд-оф-Трэд. 6 кубических футов помещения, А где они? — ругался Джефф. — Два месяца тому назад я купил ослиный завтрак. Уже сгнил. А почему? Палуба не конопачена. Взять бы этот прелый матрац да загнать в глотку кому-нибудь из этих толстопузых чертей: из «Феникс» К°,—ругается рыжий Падди.

— Лучше бы эти чернильные души писали правду, тогда бы такие юнцы как вы, Бобби, не лезли бы в моряки, — бросил Эриксен.

— А торговая палата не выпускала бы из порта в море в шторм такие плавучие гробы — добавил Вудс. — Ишь, как ревет…

— Хозяевам давно пора сдать на слом эти чертовы посудины, — бросил Эриксен.

— Жадные черти, — ругался плотник Эмсли.

Бобби молчал — он знал, что его отец состоит пайщиком «Феникс» К°.

— ВСЕХ наверх, — вполголоса раздалось с палубы.

Матросы зверски ругались. На корме Симпсон весело потирал руки. Штурман Пирс у штурвала. Боцман у кливеров— на баке. Шторм ревел вовсю. Матросы носились колбасой. Шхуна неслышно оделась парусами: рванулась к выходу. Седых услышал возню на палубе. Поднялся наверх разыскал товарища.

Укачался Шахов. Лежит, как колодка. Позеленел. На изнанку выворачивается. Рвет желчью.

— Слышишь Шахов… Неладно… Товарищ… Видишь?..

Слышит по виду Шахов, а подняться не может. Точно отнялось все. Звенит в голове. Противно во рту. Тошнит.

— Мм-уу-э-у… Рвет внутренности…

— Видишь? Гикают… Сигнал… Надо дать знать… Тревогу…

Схватил Седых винтовку… Звякнул затвор…

Вдруг, что-то дернуло с страшной силой. Сбило с ног. Стукнуло об борт. В глазах потемнело. Инстинктивно за что-то ухватился. Через секунду слух ухватил рев уходящей водяной горы. У фок-мачты, на палубе лежит Шахов. Белый, как мел. Раскинул руки. Мокрый. Без сознания. Очнулся Седых. Пришел в себя. Оглянулся вокруг. Шхуна неслась как сумасшедшая. Советский берег, рукой подать… Доплыть можно. Заметил спасательный круг… Схватил… Хотел вытащить… Вдруг: «Руки прочь…».

— Не отдам. — Мелькнуло в мозгу.

— Брось круг, большевистская свинья. Кто-то вырвал винтовку. Щелкнул затвор. Послышались удары. Шахов очнулся. Хотел помочь товарищу. С трудом приподнялся. Искал глазами винтовку. Не нашел. Шхуну резко качнуло. Сильно накренило. Черпнула бортом воды. Зыбью сильно стукнуло головой о что-то твердое. Страшная боль. Потемнело в глазах.

Кто-то наступил сапогом. Палуба куда- то уходит. Проваливается.

Море беснуется. Ветер злобно ревет. Кливер-шкот лопнул. Заводят новый. Штурман ругается. В гроб, кровь, распятье, в богородицу. Шхуна уходит все дальше и дальше. — Амба. — Пронеслось в мозгу. Потерял сознание.

«ЭСКУМ» старое грязное судно. Запущенное. Когда оно зарывается носом в зыбь, на палубу обрушиваются десятки тонн воды. Шахову и Седых каждую минуту кажется, что «Эскум» вот-вот пойдет ко дну. Лежа в вонючем кубрике, они не могут придти в себя. Во всем теле нестерпимая боль. Головы не поднять. С грохотом носится банка с дешевым апельсиновым вареньем. В шкафчиках пищат мыши. Звенит жестяная посуда. Корпус жалобно скрипит и вздрагивает от ударов зыби. Немыслимо уснуть под несмолкаемый гул яростного моря. Чертова музыка. На палубе еще хуже. — Море ревет. Наверху воют. Это сбивают шка-шкот. Ни Седых, ни Шахов никогда не были в море. Да еще в такую погоду… Им кажется, что это кошмарный сон. Показалась голова Стюарда. Зовет: Соте он… Скорей…