Всегда плакать хотелось и смеяться вместе, когда он говорил так.

Каморку его вспоминаешь, в которую взял он мальчишку, когда отец с перепоя нырнул под какой-то барский автомобиль, и в которой впервые услышал Петька странные и красивые слова о свободе, о борьбе и о том чему теперь он отдал всего себя: партии.

Здесь и началось. Вначале когда в каморку Лядова собирались по вечерам какие- то люди, Петьку отсылали:

— Пойди-ка посиди на кухне немного. Потом отсылать перестали, потом дали какое-то пустяковое поручение, потом еще и еще, и наконец маленький Петька стал товарищем Петром членом РСДРП и самым ярым непримиримым большевиком.

Самое тяжелое, пожалуй, это годы военной службы. Досрочный призыв по случаю того, что немцы намяли русской армии шею в Карпатах, и вот товарищ Петр рядовой учебной команды, потом унтер-офицер на фронте. Хорошо что недолго, год только. Пришел семнадцатый и разметал старые полки для того, чтобы на их месте новые красные отряды строить волею рабочих и крестьян…

И вот сегодня он сидит в маленькой комнате на пятом этаже большого каменного дома, из окна которой видно море с белеющими тут и там парусами и внимательно выслушивает слова боевого приказа.

— Вы ведь знаете английский язык, товарищ.

— Да, я жил год в Америке.

— Ну так вот, мы достали вам прекрасные документы. Вы Джон Хьюг, лейтенант английской службы. До завтрашнего утра у вас есть время изучить их. Едете с секретным поручением в штаб Добрармии. Определенных заданий не даем. Основное: получить максимум сведений, принести максимум вреда, наладить связь с нашими частями. Сегодня вечером займите номер в самой лучшей гостинице. Пароход отходит завтра утром. Все в порядке. Есть виза, пропуск.

Несколько минут в комнате было тихо. Как-то не хотелось сразу разорвать напряженное молчание. Потом лейтенант английской службы Джон Хьюг поднялся и пожал руку человека сидевшего за столом.

— Прощайте товарищ.

— Прощайте… В коридоре осторожно… Не ударьтесь о шкаф.

ПАРОХОД переполнен пассажирами. Даже в столовой первого класса заняты все диваны. Двое генералов поместились в каюте капитана. Помощник залучил к себе двух шансонеток, едущих в штаб Добрармии развлекать героев.

Остальные по пять, по шесть жались в маленьких тесных каютах.

Капитан мечется из стороны в сторону, бранясь и крича изо всех сил своего простуженного вечными ветрами горла, стараясь втиснуть всех имеющих билеты.

А тут еще этот англичанин. Непременно один. Секретное поручение. И эта удручающая бумажка с иностранной печатью и подписями каких-то знатных сэров.

— Не могу, не могу, — надрывается капитан.

— Мой очень важная дел. Мой необходим. Мой ходит жаловаться консул.

— А чорт бы тебя побрал английская образина, что с тобой делать.

— Виноват. Имею честь говорить с капитаном парохода.

— А что…

И вдруг капитан умолкает и застывает с открытым ртом. Рядом с англичанином стоит… тьфу ты чорт. Или от шума и возни в глазах двоится: да ведь это тот же англичанин только в форме русского офицера. Капитан свирепо трет глаза огромными кулаками. Нет не помогает. Два одинаковых человека только в разных костюмах. И тот второй в военном тоже требует отдельной каюты и сует в нос бумаги с подписью самого Гришина-Алмазова.

— Да не могу, господа, не могу…

И вдруг соображает.

— Слушайте вы сэр и вы господин офицер. Оба вы по секретному делу. Я вам дам одну каюту на двоих. Идет?

Офицер и англичанин взглядывают друг на друга и удивленно ширят глаза.

— Извините, сэр… сэр…

— Джон Хьюг сэр.

— Сэр Джон Хьюг. Я поражен… я…

— Странна… очень… мой… тоже… как две куска воды.

— Да, да, как две капли воды. Вот именно.

Капитан облегченно улыбается.

— Ну вот. Сам бог велел вместе. Двойники. Первый раз в жизни такое сходство я вижу.

Офицер и англичанин согласны.

АНГЛИЧАНИН говорил мало. Святцев плохо владел английским и поэтому в каюте долгое время царило тоскливое молчание. Но скоро выяснилось, что если сэр Джон говорит плохо, то понимает русский язык прилично и Святцев, к числу достоинств которого не принадлежало уменье молчать, принялся хвастаться перед Хьюгом своей блестящей карьерой.

Его молчаливый собеседник слушал внимательно, попыхивая трубкой и только иногда в серых глазах вспыхивал огонек глубокого презрения, которого впрочем за дымом крепкого трубочного табака — Сapstan Nong'ut молодой офицер не мог заметить.