— Из штата Нью-Йорк, — ответил Акула Додсон, усевшись на валуне и пожевывая ветку. — Я родился на ферме в Альстерском графстве и убежал из дому, когда мне было семнадцать лет. На Запад я попал случайно. Я шел по дороге с моим узелком, направляясь в Нью-Йорк. У меня была идея добраться до Нью-Йорка и нажить там кучу денег. Мне всегда казалось, что я смогу сделать это. Однажды вечером я пришел к месту, где дорога разветвлялась, и я не знал, куда мне взять. Я подумал этак с полчаса и затем пошел налево. В эту же ночь я наткнулся на лагерь странствующего паноптикума «Дикий Запад», который разъезжал по маленьким городам, и, прицепившись к нему, вместе с ним явился на Запад. Я часто задавал себе вопрос, не вышло ли бы из меня чего-либо иного, если бы я выбрал тогда другую дорогу — направо?

— Ну, я думаю, ты кончил бы в том же духе, — сказал с философской жизнерадостностью Боб Тидболл. — Дело не в выборе нами дороги. Дело в том, что сидит там внутри у нас и заставляет нас свертывать с пути.

Акула Додсон встал и прислонился к дереву.

— Я много дал бы, чтобы твой гнедой был жив, Боб, — сказал он снова, почти патетически.

— Да и я также, — согласился Боб. — Коняга он был на совесть, первоклассный. Ну, да Боливар прекрасно довезет нас. Не пора ли, кстати, нам тронуться? А, Акула? Я опять завяжу этот тюк, и мы дернем поверху, где лес погуще.

Боб Тидболл вложил добычу обратно в мешок и крепко завязал его веревкой. Когда он поднял голову, первое, что бросилось ему в глаза, было дуло револьвера, направленное на него Акулой Додсоном. Рука Акулы не дрожала.

— Брось эти шутки, — сказал Боб, усмехаясь. — Нам надо догонять ветер.

— Успокойся, — сказал Акула — тебе никогда больше не придется догонять ветер, Боб. Мне очень грустно сказать это тебе, но только одному из нас представляется возможность спастись. Боливар совсем устал и не может вывезти двоих.

— Мы три года были товарищами — ты и я, Акула Додсон, — спокойно сказал Боб, — и не один раз вместе рисковали жизнью. Я всегда с тобой поступал честно и считал тебя мужчиной. До меня доходили кривые толки насчет того, что ты странным образом застрелил одного или двух человек, но я никогда не придавал им значения. Теперь, если ты просто хочешь подурачиться немножко, Акула, так убери свой револьвер, сядем на Боливара и испаримся. А если ты хочешь стрелять, так стреляй, черная твоя душонка, сын тарантула!..

Лицо Акулы Додсона выражало глубокую грусть.

— Ты не представляешь себе, как я огорчен, — вздохнул он, — тем, что твой гнедой сломал себе ногу, Боб.

Лицо Додсона в одно мгновение приняло выражение холодной жестокости, смешанной с неумолимой алчностью. Душа человека выглянула на минуту, как лицо злодея в окне почтенного дома.

Воистину Бобу Тидболл не суждено было никогда больше догонять ветер. Смертоносный револьвер вероломного друга щелкнул и наполнил ущелье гулом, который каменные стены его отбросили, назад с негодующим эхо. И Боливар, бессознательный соучастник, избавленный от неприятности «вывозить двоих», быстро унес последнего из победителей «Закатного экспресса».

Но в то время, как Акула Додсон мчался дальше, лес, казалось, начал таять на его глазах; револьвер в его правой руке обратился в изогнутую ручку кресла красного дерева, седло оказалось странно обитым, и он, открыв глаза, увидел свои ноги не в стременах, а спокойно отдыхающими на дубовом столе.

…Итак Додсон, из фирмы «Додсон и и Деккер — биржевые маклера», — открыл глаза. Пибоди, его доверенный клерк, стоял у его стула, не решаясь заговорить. С улицы доносился неясный шум колес; в комнате успокоительно жужжал электрический вентилятор.

— Э-гм! Пибоди, — сказал Додсон, мигая, — я должно быть заснул. Мне приснился замечательный сон. В чем дело, Пибоди?

— Мистер Вильямс, сэр, от Треси и Вильямс, приехал. Он пришел, чтобы урегулировать с вами сделку на икс-игрек- зетовские. Он страшно влип, сэр, если вы помните.

— Да, я помню. Как стоят икс-игрек-зетовские сегодня, Пибоди?

— Один восемьдесят пять, сэр.

— Вот значит по одному восемьдесят пять и рассчитайте его.

— Простите, — сказал Пибоди несколько нервно — что я вмешиваюсь, но я говорил с Вильямсом. Он ваш старый друг, мистер Додсон, и вы в сущности сами взвинтили икс-игрек-зетовские до этой цены. Вы имеете контрольный пакет на них. Я думаю, может быть, вы помните… т. е. может быть запамятовали, что вы с ним сделали по девяносто восемь. Если ему придется рассчитываться теперь по курсу дня, он должен будет выложить все до последнего цента и даже продать свою обстановку и очутиться на улице.

Лицо Додсона в одно мгновение приняло выражение холодной жестокости, смешанной с неумолимой алчностью. Душа человека выглянула на мгновение, как лицо злодея в окне почтенного дома.

— Рассчитайте его по одному восемьдесят пять, — сказал Додсон. — Боливар не может вывезти двоих.

т. Розенгольц — главнач Boздухофлота СССР:

1

Анкета Извест. ЦИК СССР и ВЦИК.