Решительно тряхнув головой, как бы сбрасывая последние сомнения, настоятель вновь склонился над лежавшим перед ним листком бумаги и принялся дописывать письмо.

Ранним утром на следующий день отец Антоний призвал к себе двух мальчиков из тех, кому не нужно было уезжать.

– Вот вам корзинка, отнесите отцу Исидору, – сказал он Никите, старшему из них. – Захар сегодня уезжает, ему собираться нужно. Сходишь с Гришей. Дорогу-то помнишь?

– Да, отец.

– Хорошо. Главное, от ручья не отходи, тогда не собьешься. Ступайте с Богом. Да поторопитесь, может, еще проводить братьев успеете.

Монах Исидор, избравший отшельничество, выстроил себе обиталище в самой глубине лесной чащи на большом расстоянии от монастыря. Исидор был очень стар годами и весьма почитаем братией. А прихожане монастырского храма и вовсе считали его святым.

Отшельник почти не выходил из кельи, никого не принимал и редко вступал в разговор с кем-либо.

Каждую неделю из монастыря отправляли нарочных, чтоб отнести ему немного сухарей, составлявших единственную пищу старца.

– А где он, ручей-то? – с любопытством спрашивал юный Гриша, отправившийся в дальнюю келью впервые. – И не видать.

– Вон, в траве, – отвечал Никита. – Он маленький, узкий. Но длинный. До самой кельи течет.

– Он – волшебный. Мне Федор рассказывал.

– Сам ты волшебный.

– Правда! Его Целительница указала. Я знаю. Она три раза с аналоя исчезала. И потом ее в лесу находили, всегда в одном месте. А потом разгребли листья, а там – ручей.

– Знает он. Это уж все знают. Только не ручей чудесный-то, а икона. Как она сама собой с аналоя сходила? А? Знаешь? Вот то-то же, – важно наставлял Никита присмиревшего Гришу. – А вода, что с нее? Вода она и есть вода. Смотри-ка, вон и келья. Пришли.

Уйдя в лес, Исидор выстроил себе жилище из бревен, но через несколько лет братья, желавшие выразить уважение и почтение к старцу, соорудили ему келью из камня. И только сам настоятель, да еще несколько доверенных лиц знали, что обновление жилища Исидора имело и другую, тайную цель.

Без специального приглашения посетитель не мог войти в келью, и посыльные обычно оставляли корзинку с сухарями на большом плоском камне, находившемся в сенях. Камень этот, который с трудом могли поднять несколько человек, служил и столом, и лавкой, в зависимости от случавшейся нужды.

В этот раз, принеся хлеб, мальчики очень удивились, когда нашли предыдущий «гостинец» нетронутым.

Не осмелившись постучать в дверь кельи, они поставили еще одну корзинку на камень и отправились обратно в монастырь, по дороге обсуждая это чрезвычайное происшествие.

– А вдруг он умер? – испуганно таращил глаза восьмилетний Гриша. – Он ведь уж старенькой.

– Сам ты умер. Ему Ангел пищу приносит. Прямо из рая. Что ему наш хлеб? Он – святой. Святые едят хлеб небесный.

– Ты-то откуда знаешь? Ты-то, чай, на небесах не был. Откуда можешь знать про ангелов?

– Цыц ты! Мал еще рассуждать, – солидно и свысока оборвал Никита, которому недавно исполнилось одиннадцать.

– Сегодня Арсений с Феодосием к Троице уезжают, – немного помолчав, вновь начал неугомонный Гриша. – Вот радости-то!

– Да, повезло Ванятке. Все хвастал, что его в Москву учиться пошлют. Знатным живописцем сделается. Ан вот и послали. Глядишь, и вправду прославится. Тогда совсем нос задерет.

– А тебе завидно? Раз уж отец Антоний его выбрал, значит неспроста. Его вон и Леонтий брал помогать, когда часовню расписывал. А тебя брал?

– Цыц ты! Балаболка.

– И Власий, и Тихон поедут, – не унимался Гриша. – А как же? Они всю латынь наизусть знают, им и дорога в Москву. Отец Антоний говорил, может, кто и в академию потом поступит. Я слышал.

– Много ты знаешь, – с досадой отвечал Никита. – Слышал он. Богу не академия нужна, а душа безгрешная. А таких, кто просфоры таскает, сразу к чертям в пекло отправляют. Прямо в ад, в самый огонь неугасимый.

– Когда это я таскал? – отводя глаза, неубедительно возражал Гриша. – Врешь ты все. Ты сам из трапезной на Успенье пирог стащил. Я видел.

– Сам ты стащил. Видел он. За собой-то ничего не видишь. Только за другими горазд примечать. Смотри-ка, вон Кузьма с телегой стоит. Вовремя поспели, к самому отъезду.