Вдали показался обоз. Поп посмотрел из-под руки: нет ли знакомых. Когда обоз поравнялся с попом, Тит встал сзади попа и махнул обозникам. Они тоже махнули. Поп и говорит: «Никак, меня зовут. Надо узнать зачем», — и побежал к обозникам. «Чем могу служить, братья?» — спрашивает он обозников. Засмеялся один обозник и говорит: «Батюшка, у меня лошадь устала, останавливается, я не знаю, что с ней делать. Уж не подрезать ли ей хвост? Говорят, если подрежешь хвост, лошадь дышит свободней и ходит легче». Обиделся поп: «А ты не скажешь, свет, сколько у вас в селе дураков?» — «Если ты, батюшка, приедешь к нам, то первый будешь», — ответил обозник.

Поднял поп рясу и побежал обратно к своей телеге. «Вот дураки, — думает он, — сами звали да сами же и на смех подняли». — «Это меня они звали, а не тебя, батюшка, — говорит Тит попу. — Я и пойду».

Догнал Тит обозников и попросил закурить. Поговорил с обозниками и вернулся к своей телеге. «Что, Тит, али и тебя обидели?» — спросил поп. «Нет, батюшка, не обидели, да вот говорят: много конокрадов в здешней местности. Боюсь я, как бы не украли наших лошадей!»

Испугался поп. Когда пришла ночь, он и говорит Титу: «Тит, давай поочередно лошадей караулить». — «Не буду, батюшка, моя лошадь черная, ее воры не увидят, а твою сивуху, наверное, сведут».

Посмотрел поп — и правда: жеребчика не видно, а сивая кобыла, как бельмо на глазу, белеет — пожалуй, и украдут. Поскреб поп в затылке, да и говорит: «Тит, давай лошадьми меняться? Моя кобыла сильная, хорошая. Твой жеребчик, надо сказать, еще жеребенок. Работать на нем нельзя. А без лошади тебе не прожить».

Подумал, подумал Тит и отвечает: «Ухо на ухо меняться не буду. Дашь в придачу двадцать пять рублей, тогда и по рукам». — «Многонько просишь, Титушка, да ладно, уважу тебя». Отсчитал поп двадцать пять рублей: «На, Тит, получи!» Отдал деньги и засмеялся: «Ну, Тит, теперь карауль свою сивуху, а я спать лягу. Ловко провел я тебя?» — «Как бы не так, — сказал Тит, — спать-то буду я. Погляжу на сивуху и опять спать. Мне и ходить нечего, ее отсюда видно. Твоего же жеребчика уведут, ты и не заметишь».

Посмотрел поп — сивуха бродит, а жеребчика не видно. Забеспокоился: «Ах, Тит, Тит! Обманул-то, кажется, ты меня, а не я тебя!» Стал придумывать поп, как разменяться лошадьми. «Тит, а Тит?» — «Что, батюшка?» — «Давай разменяемся лошадьми?» — «Не хочется, батюшка, жалко сивуху!» — «Эх, Тит! Ты еще неопытен. Кобыла старая, ленивая. Пропадешь ты с ней. То ли дело жеребчик, через год сильная лошадь будет!» — «Что ж, батюшка, если ты меня жалеешь, то я, пожалуй, и согласен, только за размен приплати двадцать пять рублей». — «Ладно, Титушка, возьми деньги».

Пересчитал Тит деньги и лег спать. Завалился спать и поп.

Проснулись утром, глядь: вороной жеребчик пасется, а сивухи и след простыл. Хлопнул руками о рясу поп и сел на телегу. «Тит, отвези меня домой — раздумал я на ярмарку ехать». — «Не могу, батюшка, мой жеребчик все равно что жеребенок, двоих нас не увезет. На ярмарку я тоже не поеду. Поеду в село избушку покупать».

Запряг Тит жеребчика и поехал. Взял поп свою тележку за оглобли — и за ним. Еле-еле дотащил.

А Тит в этот же день купил себе избушку, женился да стал жить-поживать. Поп же на сивых лошадей после этого смотреть не мог.

Захотелось попу Семену щегольнуть, и купил он себе новые хомуты с бляхами. Не успел поп и раза прокатить в новых хомутах, как вдруг в одну прекрасную ночь хомуты пропали, как в воду канули. Подозревал поп в краже хомутов работника Ивана, но придраться было нельзя.

Подошел пост, началось говенье. Стал говеть и попов работник Иван. Исповедь началась еще в пятницу вечером, но Ивану в пятницу было некогда, и он подошел исповедаться в субботу во время заутрени. Уже рассказал Иван попу все свои грехи, а он все спрашивает и спрашивает. И вот не выдержал Иван и сказал: «Грешник, батюшка: хомуты-то твои новые я украл».

Закипело у попа сердце так, что подрясник затрясся. Захотелось ему притянуть Ивана к суду, да нельзя огласить, что сказано ему на исповеди. И вот придумал поп такую хитрость. «Во всех грехах я тебя прощаю, — говорит, — а в краже хомутов не могу. Уж очень велик твой грех, Иван! Чтобы получить за него отпущение, необходимо покаяться всенародно. Вот сейчас я объявлю прихожанам, а ты выйди на амвон и расскажи о краже хомутов во всеуслышание, и тогда я дам тебе разрешительную молитву». — «Ну что же, батюшка, — говорит Иван, — раз так закон требует, я согласен».

Подошел Иван к амвону, а пол вышел на амвон и громко сказал молящимся: «Православные христиане, все, что этот человек скажет, истинная правда!»

После такого оглашения Иван взошел на амвон, обернулся лицом к молящимся и так же громко, как поп, сказал: «Православные христиане, у кого рыжие ребятишки — все от нашего попа!»

Круто повернулся поп, молча ушел в алтарь, только с шумом захлопнул за собой царские врата.