– Интересно, увижу ли я это когда-нибудь, – произнесла Хэл задумчиво.

– Увидишь. Если не в реальности, то в моем мире снов. Там есть очень похожий фрагмент.

Дома было прохладно. Старые генераторы едва справлялись с нагрузкой. Хэл натянула мой свитер, обернула ноги пледом, сидя на диване в гостиной, и грела ладони о чашку с чаем. Сейчас моя смелая, дерзкая гурия выглядела маленькой и ранимой. Каштановые растрепанные волосы сливались цветом с темными обоями, тело утопили под собой тяжелые шерстяные складки, из широких рукавов выглядывали тонкие белые руки, сжимающие мою чашку. Бледное лицо как страница из альбома с черно-белым рисунком, приколотым на стену за ее спиной.

Казалось, она растворяется в этом доме, полностью принимая его правила игры, больше не сопротивляясь, не пытаясь его переделать.

А еще Хэл изо всех сил оттягивала момент выхода в сон, придумывая одну за другой причины побыть еще в реальности. Согреться, выпить горячего, посмотреть новости, обсудить наши действия в мире сновидений и вот теперь впала в глубокую задумчивость.

Я присел на край стола, взял сахар из вазочки, прицелился и бросил его, метя в чашку глубоко ушедшей в себя Хэл. Попал. Она вздрогнула, когда белый пиленый кусочек булькнул, погружаясь в чай, вскинула на меня удивленный взгляд.

– Не засыпай, – сказал я ей. – Еще не время.

Наваждение рассеялось. Ученица больше не выглядела заторможенной, бледной тенью себя самой. В светло-серых глазах блеснул азарт, она огляделась в поисках того, чем бы кинуть в ответ. Не нашла и рассмеялась.

– Ладно, поняла. Я в порядке.

– Мне показалось, или ты пыталась избежать неизбежного?

– Нет, но… Я не боюсь… – Хэл постукивала ложкой о края чашки, вылавливая сахар. – То есть, я ненавижу чувство страха. Когда я боюсь чего-то, иду и делаю это, чтобы изжить его. Всегда. Но сейчас… Феникс говорил, ты не должен выходить в мир снов.

Она вопросительно приподняла брови.

– Я не могу не делать этого. Я не могу пойти против своей сути. Это моя работа, мое призвание, моя жизнь. Так же как и твои.

– А если нас опять попытаются убить, или захватить в плен, или еще что-нибудь…

– Нас всегда будут пытаться убить. Какая разница когда – сегодня или завтра.

Она помолчала, глядя в чашку, затем начала решительно выбираться из-под пледа.

– Ладно, идем, сделаем это.

Открывая нижний ящик шкафа, чтобы забрать трофей, найденный в сейфе, я слышал, как она бормочет, удаляясь: «И что будет на этот раз? Пустыня? Океан? Древние руины? А может дикий лес..?»

Небрежный сверток лежал на листе бумаги, где я зарисовал послание, которое передали через сон. Еще одна загадка.

Когда я вошел в спальню, Хэл уже лежала, вытянувшись на кровати, и смотрела в потолок.

– Если это опять будет Баннгок… – произнесла ученица со вполне понятным ожесточением.

– Было бы неплохо, – отозвался я, укладываясь рядом с ней. – Я хотя бы ориентируюсь в этом городе.

Она усмехнулась невесело, удобнее устраиваясь на покрывале.

Я разорвал серую от времени бумагу, и мне на ладонь лег обрывок человеческой плоти. Мужское ухо, отрезанное давным-давно, было похоже на иссохший комок пергамента.

Я сомкнул пальцы вокруг трофея и откинулся на подушку. Хэл прижалась ко мне, потянула плед, укрывая нас обоих.

Волшебное слово «вокруг» почти одновременно погрузило нас в темноту.

Длинный переход. Падение. Медленное, долгое. Затем краткий миг беспамятства, без чувств, желаний, мыслей. И наконец полное осознание себя. Ошеломительное и оглушающее.

Я лежал на чем-то твердом, холодном… гладком. В один бок упиралась такая же жесткая преграда. К другому прижималось горячее, упругое тело в плотном коконе одежды. Хэл… Ее дыхание звучало тяжело и громко. Рука закинута мне на плечо, колено на бедре.

Я открыл глаза и ничего не увидел. Чернота окружала меня со всех сторон. Плотная, вязкая, без единого проблеска. Я вглядывался в нее, напрягая зрение, но не мог уловить ни далекого холодного сияния звезд, ни теплого подрагивания огоньков человеческого жилья, ни бликов на стекле. Ничего. Меня окружало черное безмолвие.

Хэл пошевелилась. К привычному запаху свежести ее духов примешивалось еще что-то знакомое, тревожащее, тягостное.

– Где мы? – произнесла она слегка невнятно. – Так темно…

Я протянул руку, и ладонь уперлась в прочную преграду над головой. Грубое, плохо обработанное дерево. Мир сузился. Сомкнулся вокруг меня. Острый, холодный, едкий запах, который ни с чем не спутаешь. Тьма, пропитанная им, легла на грудь многотонной глыбой.

«Дыши, – приказал я себе. – Просто дыши».

– Мэтт, – прозвучал над ухом голос Хэл. – Ты меня слышишь?

«Помнишь, ты хотела знать, чего я боюсь?»

Она завозилась рядом, шелестя одеждой, попыталась приподняться. Последовал гулкий удар и недовольный возглас.