Шрифт:
Причина его тревог заключалась в следующем. Совершенно случайно глаза его заметили несколько возбужденное настроение, царившее среди бакунду.
Он подметил, кроме того, несколько многозначительных взглядов в его сторону и это как-то само собой заставило сердце его биться несколько быстрее, чем обыкновенно, а сердце часто бывает точным барометром грозящей опасности.
Вот и все. Теперь, когда природа была обезличена, молчала и жила своей особой интересной жизнью, все эти страхи как бы претворились в действительность и образы, созданные возбужденным воображением, зароились во мгле и заговорили ночными жуткими голосами.
Внезапно где-то далеко раздался резкий крик филина, и было что-то в этом крике, что заставило Вернера вздрогнуть. Он встал и прислушался. Но была тишина, полная шорохов, глубокая и бархатная. И вот, когда прошло еще несколько звенящих мгновений, отмеченных биениями сердца, около Вернера неожиданно выросла маленькая фигурка.
Вернер догадался:
— Нгури?
— Да, — был ответ, и мальчики быстро и тревожно зашептал:
— Белый господин пусть бежит: белого господина убьет Бобалла. Бобалла сейчас будет. Скорей, скорей!
И мгновенно Вернеру все стало ясно. Не теряя ни минуты, он бросился в хижину и, растолкав спящих, объяснил им, в чем дело.
Вмиг все были на ногах.
Лошадям, привязанным к росшему около хижины дереву, также передалась общая тревога и они в беспокойстве заметались на месте, пытаясь порвать привязь и изредка тихим жалобным ржанием нарушая тишину.
Но было поздно. Не успели отвязать лошадей, как из мрака вынырнула одна рослая фигура, за ней другая, и через мгновение Вернер и спутники его были окружены несколькими бакунду.
Все смешались в общей свалке, и казалось, что сами тени ночи схватились между собой, — так неясны и смутны были фигуры боровшихся людей, так непроницаемо густо было черное покрывало мрака.
Ни одного выстрела. Работали холодным оружием. И только хриплый стон кого-нибудь из боровшихся свидетельствовал о том, что кому-то нанесен смертельный удар.
На долю Вернера пришелся рослый могучий бакунду. Это был Бобалла! Сжав друг друга в стальных объятиях, они катались по земле и шансы их колебались.
То бакунду оказывался наверху, то белый.
И когда бакунду оказывался наверху, Вернер чувствовал, что еще немного и силы его будут истощены, рука бакунду с кинжалом освободится и…
Но Вернер знал бокс. Он знал также, что если ему удастся вскочить на ноги и отбежать немного, победа будет на его стороне.
В один из моментов борьбы он почувствовал, что руки бакунду, сжимавшие его стан, на мгновение ослабели.
Резким движением корпуса вывернувшись из-под него, Вернер вскочил на ноги и отбежал.
Но в следующее же мгновение он снова ринулся на поднявшегося бакунду и нанес ему страшный удар в нижнюю часть живота.
И тот с глухим стоном, широко взметнув руками, повалился замертво на землю.
Между тем, спутники его справились с остальными, отделавшись незначительными ранами, и, отвязав лошадей, торопливо садились на них.
Вернер собирался уже, в свою очередь, вскочить на коня, когда вспомнил о Нгури.
— Нгури! — тихо позвал он.
Из мрака выделилась маленькая стройная фигурка.
— Подойди ближе, — приказал Вернер.
И когда Нгури подошел, он наклонился, поднял его, как перышко, с земли и, посадив перед собой в седло, пустил скакуна вскачь.
ЛИЦО ПРЕДКА
Тому, кто, прочтя мой рассказ, иронически усмехнется и скажет: чепуха, — посвящаю это маленькое предисловие. Милый, симпатичный скептик, в природе есть много дверей, и двери эти заперты великим ключарем — Богом. Подобно взломщику, ночью, осторожно ступая, крадется философ к запертым дверям: в руке связка отмычек… Откроет ли он эти двери мыслями-отмычками? И если откроет, найдет ли он то, к чему стремился — истину? Автор извиняется перед вами, милый скептик, за то что он взломает «запертую дверь» не с такой чистотой, как профессиональный взломщик-философ. Может быть, он украсит голый остов научной мысли пестрыми лентами метафор, как это делают с цирковыми пони когда ведут их на прогулку…
Простите ему, читатель.
Как все молодые художники, Астров перебивался с хлеба на квас и вечно нуждался в деньгах. В то время, когда случилось с ним то, о чем речь ниже, он бегал по различным редакциям, предлагал иллюстрации, выклянчивал, где мог, авансы, — неутомимый, упорный, вездесущий. Несмотря на то, что он был, бесспорно, талантлив, многие из его более бездарных коллег и некоторые безусые «начинающие» презрительно говорили о нем: «Астров? — Талантливая бездарность». И Астров, надо отдать справедливость, не представлял исключения. Так же, как и другие, он пренебрежительно отзывался о рисунке какого-нибудь художника, находя тот или иной технический недостаток.