Вместе с внешностью матери мои сестры унаследовали также и ее придирчивость. Я не мог сказать того же самого о ее таланте. Не поймите меня неправильно, Мэри-Роуз, возможно, и являлась даже более талантливой, чем мама с отцом вместе взятые, учитывая "Оскары" и за режиссуру, и за актерство, а Каарен и Амели чертовски хорошие писательницы, но Бриттани едва-едва играла в телесериалах, а Джемма считала себя профессиональной знаменитостью.

Эдли являлась их полной противоположностью. Вообще-то, вся ее жизнь это полная противоположность тому, что воплощали мои сестры. Я любил их, но они просто кучка снобов. Я являюсь их младшим братом и всегда был объединяющим фактором в их отношениях. Будучи рожденным в результате обычного секса, вместо этого я стал для них неким связующим звеном. Да, не смотря на занимаемое мною самое низкое положение в пищевой цепочке моей семьи, я знал, что в их глазах ни одна девушке не будет достаточно хороша для меня.

Я попытался представить общую картину встречи Эдли с моей семьей. Мои мысли унесли меня в нашу последнюю встречу, когда мы все собрались вместе два Рождества назад. Мама сидела за пианино, пробегая пальцами по клавишам, и наигрывала праздничную мелодию в духе театральной актрисы. Бриттани стояла рядом и дополняла мелодию словами песни, которую она почти забыла, благодаря стоявшей перед ними почти пустой бутылке вина. Я не сомневался, что в доброте моей сестры таились скрытые мотивы (я предположил, что она пыталась получить от мамы гостевую роль в ее шоу, чтобы немного повысить свой рейтинг). Папа и муж Мэри-Роуз обсуждали индейку, приготовленную на ужин, как будто они не имели ничего общего с поимкой или приготовлением птицы.

Я попытался пририсовать Эдли к этой картинке, представив ее вместе с нами; возможно, воркующей над ребенком Каарен или обсуждающей последнюю попытку Джеммы подписаться на новое шоу. Светлые волосы Эдли и тонкая фигурка стали размытыми и вышли из фокуса, оставшись вне пределов досягаемости. Даже мое воображение не могло поместить ее рядом с ними. Как будто я существовал в двух измерениях реальности, которые просто невозможно совместить или объединить.

— Где ты витаешь прямо сейчас? — в кои-то веки, она не скрывала эмоции, вытаскивая меня из моих мыслей с мягкой, любопытствующей полуулыбкой.

— Я вернулся в спальню и к воспоминаниям о твоем талантливом маленьком ротике, — соврал я, но это не остановило мое тело от позитивного отклика на свои слова.

Она вознаградила меня, позволив лжи стать правдой.

После мы лежали вместе, и я наблюдал, как вздрагивали во сне ее веки, задумавшись, какие же битвы она переживала. Солнце послало миру прощальный поцелуй несколько часов назад, и я был удивлен, что она решила задержаться после нашего последнего соития. Эдли воспринимала произошедшее, как секс на одну ночь. В ее защиту, можно сказать, что мы довольно энергично занимались этим последние несколько часов. Мои ноги были словно желе. Я не смог бы встать, даже, если бы попытался.

Мое тело насытилось, но мысли беспокойно метались. Наверное, я попал в альтернативную вселенную, в которой девушка, с которой я только что занимался сексом, хотела от меня лишь этого, а я не мог заснуть из-за своих чувств. Серьезно, это не могло быть настоящим.

Не только Эдли умела делать неправильный выбор. Она затянула меня, скрутила и сжимала до тех пор, пока я не запутался и где-то по пути тоже не ошибся. Что-то маленькое шевелилось во мне, и я ощутил нечто необратимое. Воспоминания о семье маячили где-то на задворках моего сознания.

Несмотря на мой выбор профессии, я всегда немного отличался от остальных членов своей семьи. Мы были из Австралии, там родились и выросли, но моя семья без сомнения была «голливудской». Они любили все в своей жизни: работу, постоянное внимание, и особенно, престиж и привилегии, которые давала им работа. Для меня моя жизнь была такой, какой была. Это все, что я когда-либо знал.

Я всегда делал все по-своему, даже если и шел при этом по проторенной дорожке. У меня не хватало терпения на прихлебателей или их скучный, паразитический способ жизни.

Я жил за счет особой платы за свою работу. Я жил не ради нее. Я другой. Я думал, что мое равнодушие — это просто часть того, кем я являлся, как цвет глаз или моя любовь к шоколадным маффинам. Эдли заставила меня взглянуть на вещи под другим углом. Безразличие не было частью моего характера; оно являлось лишь результатом стечения обстоятельств. Я не понимал, насколько я бесчувственен до тех пор, пока она не напомнила мне, каково это, чувствовать хоть что-нибудь.

Существовать — это не то же самое, что жить. Мое безразличие было лишь симптомом существования.

Я не знал, что сплю до тех пор, пока не проснулся, резко моргая, чтобы привыкнуть к яркому солнцу, пробивающемуся сквозь шторы, которые я не помнил, чтобы задергивал накануне ночью. Но при этом разбудил меня не солнечный свет. Моя напарница по постели соперничала со мной за пространство в своих менее чем тайных попытках не беспокоить меня.

— Разве смысл ни к чему не обязывающих отношений не в том, чтобы не приходилось сбегать по утрам? — хрипотцу в голосе я попытался прикрыть кашлем.