И вдруг под самым окном:

— Прх... фь-фью... фью...

Да как раскатом раскатится, как засвистит, запленькает1

Ваньке такое впервой слышать.

— Кто это, завбиб?

— Соловей, Ваня.

— Ух ты!..

С соловьями Ванька был знаком только по басням да по песенному репертуару третьей роты. А тут настоящий, живой, черноземский соловей — сосед, друг-приятель, может быть, даже родственник курской знаменитости!.. Один под самым окном запел, другой из сада с противоположной стороны откликнулся, а потом еще один. И пошло, и пошло! То ли потому, что им вечер очень нравился, то ли старались они в честь окончания песенного сезона, но только дали соловьи концерт на славу, не ударили в грязь лицом перед приезжими!

4.

Стоят у окна завбиб и Ванька, смотрят, слушают и молчат. Не меньше часа промолчали, пока наконец Ванька потихоньку не спросил:

— О чем ты сейчас, завбиб, думаешь?

— О будущем, Ваня...

— И я о нем. Ты чего в жизни, хочешь?

— Писать хочу.

— Для себя или для людей?

Вопрос был задан непростой, но походило на то, что завбиб заранее его предвидел.

— Для людей и про людей. Чтобы они читали и лучше делались.

— Тогда так! И я этого хочу, чтобы люди лучше делались. И чтобы между всеми людьми мир и порядок были, а нечестности и жадности и в заводе нигде не оставалось. Если я сумею до Кощея добраться, ух ты, чего с ним сделаю! Хребет ему пополам переломаю...

— Тогда я о тебе поэму... нет, не поэму, а толстую книгу прозой напишу!

— Напиши... Только правду пиши и чтобы читать весело было... Знаешь чего, завбиб?.. Уж шибко ночь хороша! Давай маленько по двору погуляем?

Только вышли во двор, обступила их кругом ночь. Не такая, как на севере — белесая, а темная-претемная, из черно-синего бархата сшитая, золотыми и серебряными гвоздиками к небу приколоченная...

— Из-за темноты и не заметили сразу, что по двору еще кто-то гуляет.

— Это вы здесь, культпросветы, полуночничаете?

Можно было предполагать, что военком сейчас же обоих спать погонит, но случилось другое,— он к их компании присоединился и затеял разговор, никакого отношения к повседневным делам не имеющий.

— Соловьев слушаете и мечтаете?

— Так точно, товарищ военком, слушаем и мечтаем! — по простоте душевной отрапортовал Ванька.

Завбиб тоже сознался, что кое о чем подумывал, но какую-либо причинную связь между своей мечтательностью и соловьиным пением начисто отверг, так как почитал соловьев за тривиальнейший аксессуар второсортной лирики.

Пропустив мимо ушей мудреный антисоловьиный выпад, военком Сидоров проникновенно сказал:

— Отдохнуть нужно бы, но душевное состояние не позволяет. Хожу вот, слушаю и сам с собой досконально толкую... Это хорошо, завбиб, что я тебя встретил, может, ты мне что посоветуешь?.. Получил я из Петрограда письмо от друга своего, с которым еще в тысяча девятьсот семнадцатом году в Смольном подружился. Советует он мне, дня не откладывая, на учебу ехать. Дельно пишет: прошло, мол, время, когда от комиссаров один революционный пыл спрашивался... Оно и верно: какой, окунуть меня в кулеш и рассольник, я воспитатель, если за душой у меня три с половиной класса городского училища? Очень охота мне его совета послушаться!.. Ты не смотри, что я такой усатый, ведь я еще не совсем старый: тридцать два года мне... Вот я и хотел с тобой потолковать: очень трудно будет практическую математику и словесность изучить, если я на то, скажем, два года потрачу?

Мысль о том, что военком Сидоров может уехать из полка, опечалила завбиба, но он с горячностью встал на сторону его петроградского советчика.

— С вашей памятью вам вовсе нетрудно будет!

— Я и сам думаю попробовать... А там, что партия скажет... Буду у нее потом на производство проситься!

 Пошли дальше втроем. Идут и каждый порознь, и все вместе об одном и том же — о будущем — мечтают. А звезды их разговоры слушают и в знак одобрения мигают:

— Так, мол, правильно!

Дошли до конца двора, назад повернули и остановились... Кажется, обо всем переговорили, а расставаться не хочется. Стоят потихоньку и слышат: кто-то мимо них идет и о Московской военной академии вслух мечтает.

— Закончить Военную академию — это значит боевой опыт на теорию помножить!

Голос не чей-нибудь, а самого адъютанта Потапенко. Идет он, про академию рассуждает, а сам за талию держит... не академию, а Тосю...

— А какой в Москве театр самый-самый лучший?

— Художественный.

— Ах!..

Может быть, и еще что-нибудь расслышали завбиб, военком и Ванька, но на этом месте разговор заглушили тривиальные аксессуары.

КОНЕЦ.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОХ, УЖ ЭТОТ ВАНЬКА!

Глава первая

Повествует об одном приятельском разговоре. Читатель знакомится с новостями Горелого погоста .....

Ванька по-и царевна

Глава вторая

Ванька в гостях у колдунов. Волшебная книга, ступает как человечество. Серебряный корабль Арихметка .......