Теперь он знал, что не имел права. Он осмелился на слишком многое.

Он подозревал, что именно поэтому она подала ему сигнал на улице. Это было предостережение.

Она почувствовала его желание. Она почувствовала, как он её хочет.

Эта мысль вызвала у него стыд. Она также вызвала у него ещё больше решительности не подводить её впредь. Он не оставит свой пост, как бы долго ему ни пришлось ждать её, что бы ему ни пришлось сделать, чтобы проявить себя перед ней. Он не оставит её и не станет больше её недооценивать. Работа крупнее его провалов, его стыда… крупнее его эго.

Бог нацеливается на наше эго, чтобы сделать нас бдительнее… чтобы пробудить нас.

Чтобы пробудить нас…

Но сон — это то, в чем это тело отчаянно нуждалось. Его навыки говорили, что он слишком долго отказывал себе в этом. Как и с едой, воздухом и водой, в конце концов, он должен был дать машине отдых. Работая целый день в маске, затем всю ночь как страж, он чувствовал, что приходит время перерыва. Прошло четыре дня. Достаточно много, чтобы замедлить его, притупить, а он не мог этого себе позволить. Он решил поспать несколько часов.

Он был близко. Он близко, и она в безопасности.

Это хорошее время.

Используя полотняный ремень, он прикрепил себя к стволу дерева, оставив пряжку спереди, чтобы он мог быстро её расстегнуть, если понадобится. Поправив меч, висящий на ремне за спиной, он уложил подбородок на грудь, обхватив руками торс и одновременно покрепче заворачиваясь в брезент камуфляжной раскраски. Как только он нашёл удобную позицию, в которой знал, что сумеет задремать, он ещё несколько секунд наблюдал за ней.

Он видел её лицо на подушке, которую она использовала на раскладной кровати.

Её глаза были закрыты. Она уже была там, в другом месте.

Он гадал, встретится ли с ней там, в их снах.

Он все ещё думал об этом, когда задремал на дереве, на котором он прикорнул.

***

Когда он проснулся, сознание стража мгновенно насторожилось.

Он настроил свои ментальные часы на два часа. Ещё даже не сверившись с наручными часами, он точно знал, что прошло два часа — он чувствовал это даже в отрыве от того факта, что ему было известно, как его тело и разум работали вместе в таких вещах. Он все равно посмотрел на часы, поскольку подтверждение — это тоже то, что он делал по привычке.

Два часа. В точности.

Его глаза переместились к окнам напротив того места, где он пристегнул себя к массивному стволу тихоокеанского кипариса.

Он тут же застыл.

На кровати сидел мужчина, неподвижный как статуя.

Он был огромным мужчиной. Мускулистым. Страж не видел его лица.

Он задержал дыхание, наблюдая, как мужчина смотрит на его возлюбленную святую во сне. Сердца стража болезненно загрохотало в груди, когда мужчина протянул руку, осторожно убирая тёмные волосы с её лица, не разбудив её.

Не отрывая глаз от окна, он расстегнул пряжку, удерживавшую его грудь у ствола дерева.

Его разум сделался совершенно неподвижным.

И все же какая-то часть его просчитывала. Далеко. За пределами этой неподвижности.

Он мог соскользнуть по стволу дерева. Две минуты. Две с половиной, если сделать это бесшумно. Три человека внутри квартиры. Двое в машине на улице. Четверо, чтобы попасть внутрь — пятеро, если ему придётся убить мужчин в машине. Здоровяк легко мог убить её прежде, чем он доберётся внутрь.

Страж задержал дыхание, делая своё сознание ещё более неподвижным, пытаясь принять решение. Он не хотел действовать, пока не получит информацию, но он знал, что если ждать, то может быть слишком поздно.

Но сейчас уже слишком поздно.

Если этот мужчина хотел причинить ей вред, он мог убить её прежде, чем страж доберётся до двери или окна. Как только он признал эту правду, выбор стража был очевиден. Он будет ждать. Он посмотрит, что сделает мужчина, каковы его намерения.

Он наблюдал, прикованный к месту.

С тех пор, как он открыл глаза, он едва сделал несколько вдохов, но все его тело напряглось, замерев совершенно неподвижно — готовое стремительно двигаться, как только он определит лучший способ действия. Его разум просеивал сценарии, возможности, риски — риски для неё, от чего его сердце подскакивало к горлу, превращая его разум в стекло — все это в той запертой коробке, которую он хранил за тишайшей стеной своего сознания.

Он не мог спешить. Он должен оставаться бдительным. Как колючая проволока.