Мне всегда хотелось быть, как Скарлетт12. Наверное, всем женщинам этого очень хочется. Чтобы платья красивые, корсеты, талия осиная, и про проблемы можно подумать завтра. Но, так как я не отличалась такой поразительной жизнестойкостью и увёртливостью от камней жизни, я начала судорожно думать. Думать в таких случаях – это большое зло, но я не могла удержаться.

Мне тридцать три, я без работы, без пяти минут в разводе, поэтому я не придумала ничего нового – открыла телефон и написала подруге. Если исключить отчаяние, сквозящее через весь набор имодзи и вокабуляр матроса, который я использовала в своем сообщении (а между собой в закрытых пространствах в нас обеих всегда воскресал тот самый матрос), то смысл сводился к тому, что всё очень плохо, и я не знаю, как быть. Очень умно. Меня бросил муж меньше получаса назад, а я только и придумала, что свалить свои проблемы на единственного самого близкого человека. По крайней мере я могу быть уверена, что теперь думать об этом буду не я одна. Ну, а что такого? Когда с ней происходят какие-то неприятности, я тоже становлюсь автоматически выездным, хотя иногда и на дому принимаю, психологом и психиатром, если понадобится, потому что связи среди знакомых фармацевтов давно стали для меня частью жизни, когда нужно было успокоиться, а сил на это своих не было. Преимущество меня в качестве психолога было неоспоримо – я всегда сначала уверяла Полину, что она одна самая прекрасная и лучшая, а когда бдительность подруги была стратегически притуплена, я могла вводить в нашу беседу критические замечания и возможные способы решения проблемы, которые выйдут за рамки совместного нытья. Теперь такой человек срочно нужен был мне самой.

Полина появилась во втором часу ночи. Она молча сняла летний плащ, скинула туфли и оказалась передо мной в пижамных шортах и майке. Протянула мне пакет, в котором нежно и призывно побрякивали три бутылки (я заглянула) сухого белого вина. Хозяйским жестом она вытащила из кладовки тапочки с синими меховыми помпошками, которые негласно принадлежали ей. В гробовом молчании Полина вошла в кухню, достала из шкафа два бокала, открутила крышку “рислинга”, достала из морозильника лёд, залила его вином. В каждом жесте была уверенность заправского любителя белого вина и частого гостя в этой квартире. Я лишь молча сопровождала её взглядом. Она протянула мне бокал, не чокаясь, мы сделали по большому глотку за мой упокоившийся брак, и только потом, когда Полина уселась на стул, с которого только недавно встал Саша, она спросила, глядя на моё искривленное негодованием и злобой лицо:

– Вот скажи мне, женщина, почему у тебя всё вечно через жопу?

– Потому что у меня кризис. Экзистенцианальный…

3. Суббота

– Лучше бы я вчера умерла… Воды-ы-ы…

Полина зашла в кухню, держась за голову и стену, наливая воду в стакан. А потом ещё один. Её чёрные волосы были раскиданы по плечам, спине, рукам, прилипая к сгибам локтей. Она пила, отлепляла волосы и откровенно страдала.

– Лучше бы я вчера умерла, – ответила я ей и стала заваривать кофе. – А ещё лучше в среду.

Медленно, чтобы не беспокоить голову, я передвигалась по кухне и собирала нехитрый завтрак. Полина не отличалась кофейной привередливостью, поэтому спокойно пила растворимый кофе с сахаром и грызла сушки с маком.

Я забралась на стул с ногами, натянула домашний свитер на колени, на них же поставила чашку с кофе, удерживая две сушки на мизинце. Полина сидела на стуле по-турецки и продолжала страдать, кидая на меня мученические похмельные взгляды.

– Мне нужен аспирин, – прохрипела она.

– Возьми в шкафу. Где специи стоят, там коробочка из-под “Ферреро Роше”. В коробочке таблетки.

– Поднимите мне веки… – Она с изяществом медведя слезла со стула и пошла искать спасительный аспирин.

Из открытого окна раздавался гул субботнего оживлённого движения на дороге. Ночное совещание после завтрака перешло в дневное. За прошедшие двенадцать часов мы пришли к неутешительным результатам и не вселяющим надежды итогам. Так как я не Кэрри и уж никак никак не Саманта13, то шанс снова хоть как-то выстроить личную жизнь неумолимо стремится к нулю, хотя есть надежда, потому что детей у меня ещё нет. Поэтому было решено пока что не думать о личной жизни, а думать о работе, потому что у меня тут не “Ешь, молись, люби”14, а суровая реальность, где мне на что-то нужно жить. На первое время было решено не покидать университет, а продолжать читать лекции у бакалавров в следующем учебном году. На эти деньги, конечно, не разгуляешься, но это лучше, чем вообще ничего, и при этом дает некоторую свободу в выборе более оплачиваемого рабочего места. Мы застопорились на моей идее быть судьёй, ведь я именно потому и уволилась, чтобы начать искать варианты. После ещё получаса в интернете и “Консультанте” мы составили некоторое подобие бизнес-плана на ближайшие полгода, в который входило преимущественно ежедневное отслеживание освобождающихся мест, подача заявления на сдачу квалификационного экзамена и, само собой, подготовка к этому экзамену. Когда мы всё это расписали, то перспективы стали не такими уж ужасающими, какими казались спустя несколько часов после того, как муж с фейерверками и “Прощанием славянки” отчалил из нашей тихой семейной гавани. В понедельник я позвоню своему научному руководителю и спрошу ещё и у него совета, потому что всё-таки возраст и опыт должны в нём породить идеи.

Когда за Полиной закрылась дверь, а я вернулась на стул на кухне, то состояние некоторой зарождающейся надежды отправилось, наверное, туда же, куда и Саша. Я впала в горестное состояние молчаливого и мрачного уныния. Мы были женаты почти тринадцать лет. За эти тринадцать лет мы общими усилиями купили эту квартиру, сделали в ней вполне приличный ремонт, заполнили книгами книжный шкаф от пола до потолка, в котором я прочитала абсолютно всё. Вопрос о ребёнке у нас вообще никогда не поднимался. Наверное, сначала оба ждали, что купим квартиру, потом сделаем её пригодной для жизни, потом хотелось попутешествовать, защитить диссертацию, а Саша уже одной ягодичной мышцей занимал кресло заместителя генерального директора, старательно выжимая оттуда престарелого мужчину номенклатурного типа, которого держали на этой должности лишь из уважения, потому что толку от него уже лет пять как не было никакого. Все как-то вообще шло нормальным таким чередом. Да, мы оба не горели желанием стать родителями сразу же, потому что у меня были некоторые профессиональные амбиции, которые настойчиво требовали от меня их реализации как можно скорее. Саша тоже активно занимался работой, получил второе высшее. Не могу сказать, что я жалею, скорее наоборот. В данной ситуации я очень рада, что ребёнка у нас нет, и развод пройдёт быстро. Нас, конечно, заставят думать целый месяц, но раз уж мавр сделал своё дело, то мавр может уходить15. Никого возвращать я не собираюсь. Если там кому-то хочется чьи-то обноски, то, пожалуйста, пусть забирают. Отдам в добрые руки.

И как только эта мысль появилась у меня в голове, я с прозрением осознала, что уже давно не любила этого человека, что та страсть, которая нас свела в годы студенчества, уже давно прошла, что жили мы скорее по инерции, по привычке, и только я одна не подозревала, что систему можно сломать и начать жить нормально. И если ещё вчера провал на защите казался самой большой неудачей в жизни, то теперь, думаю, ушедший муж – куда хуже. И ведь он явно не ушёл в никуда, потому что мужчины обычно в никуда не уходят, они уходят к кому-то. А вот если бы он ушёл в никуда, просто так от меня, то это значило бы, что я настолько плоха, что от меня просто сбегают. Сам по себе факт остаться одной меня не пугал, даже несмотря на то, что я никогда в жизни не жила одна и о самостоятельной жизни без плеча имею лишь теоретическое представление.

Я подошла к зеркалу и посмотрела на своё не самое красивое отражение. Ну, ладно. Допустим, если исключить из внимания то, что я провела бессонную ночь с подругой и тремя бутылками вина, то… Как там?.. Сотри случайные черты…16 У меня был преподаватель, который очень любил цитировать эти строки, а мне всегда думалось, что такое жизнерадостное отношение и желание стирать случайные черты – это прерогатива клинических оптимистов, у которых всё всегда хорошо, даже когда всё так плохо, что хуже некуда. Я даже ему эту мысль озвучивала. Он не соглашался. Если я сотру все случайные черты из своей жизни, то в ней не останется ничего, кроме “родилась” и “умерла”. Пока что не умерла, то есть всё ещё хуже, чем могло бы быть. По крайней мере умереть – это уже хоть какой-то выход. В какой-то степени аутентичное решение экзистенциальной проблемы. Только дурак может быть оптимистом. Нужно быть либо полным идиотом, либо юродивым, чтобы закрывать глаза на всё вокруг или интерпретировать это как-то положительно.