Василий Аксенов
Завтраки сорок третьего года
– Да-да, есть такая теория, вернее, гипотеза. Предполагается, что спутники Марса - Фобос и Деймос - несколько тормозятся атмосферой этой планеты. Следовательно, внутри они полые, понимаете? А полые тела, как известно, могут быть созданы только... как?
– Только, только...
– залепетала, словно школьница, первая дама.
– Только искусственным путем.
– Боже мой!
– воскликнула более сообразительная дама.
– Да, искусственным. Значит, они сделаны какими-то разумными существами.
Я смотрел на человека, который рассказывал столь интересные вещи, и мучительно пытался вспомнить, где я видел его раньше. Он сидел напротив меня в купе, покачивал элегантно вскинутой ногой. Он был в синем, достаточно модном, но не вызывающе модном костюме, в безупречно белой рубашке и галстуке в тон костюму. Все в нем показывало человека не опустившегося, да и не собирающегося опускаться, к тому же и лет ему было не так уж много - максимум тридцать пять. Некоторая припухлость щек делала его лицо простым и милым. Все это не давало мне ни малейшей возможности предполагать, что я его где-то встречал раньше. И только то, что он иногда как-то странно знакомо кривил губы, и временами мелькающие в его речи далекие и знакомые интонации заставляли приглядываться к нему.
– Последние находки в Сахаре и Месопотамии позволяют думать, что в далекие времена на Земле побывали пришельцы из космоса.
– Может быть, те самые марсиане?
– в один голос ахнули дамы.
– Не исключена такая возможность, - улыбаясь сказал он. Не исключена возможность, что мы прямые потомки марсиан, веско закончил он и, оставив дам в смятенном состоянии, взялся за газеты.
У него была толстая пачка газет, много названий. Он просматривал их по очереди и, просмотрев, клал на стол, придавливая локтем.
За окном проносились красные сосны и молодой подлесок, мелькали яркие солнечные поляны. Лес был теплый и спокойный. Я представил себе, как я иду по этому лесу, раздвигая кусты и путаясь в папоротниках, и на лицо мне ложится невидимая лесная паутина, и я выхожу на жаркую поляну, а белки со всех сторон смотрят на меня, внушая добрые скудоумные мысли.
Все это почему-то самым решительным образом противоречило тому, что связывало меня с этим человеком, укрывшимся за газетой.
– Разрешите посмотреть, - попросил я и легонько дернул у него из-под локтя газету.
Он вздрогнул и выглянул из-за газеты так, что я сразу его вспомнил.
Мы учились с Ним в одном классе во время войны в далеком перенаселенном, заросшем желтым грязным льдом волжском городе. Он был третьегодник, я догнал Его в четвертом классе в сорок третьем году. Я был тогда хил, ходил в телогрейке, огромных сапогах и темно-синих штанах, которые мне выделили по ордеру из американских подарков. Штаны были жесткие, из чертовой кожи, но к тому времени я их уже износил, и на заду у меня красовались две круглые, как очки, заплаты из другой материи. Все же я продолжал гордиться своими штанами - тогда не стыдились заплат. Кроме того, я гордился трофейной авторучкой, которую мне прислала из действующей армии сестра. Однако я недолго гордился авторучкой. Он отобрал ее у меня. Он все отбирал у меня - все, что представляло для Него интерес. И не только у
меня, но и у всего класса. Я вспомнил и двух Его товарищей - горбатого паренька Люку и худого, бледного, с горящими глазами Казака. Возле кинотеатра "Электро" вечерами они продавали папиросы раненым и каким-то удивительно большим, о
Когда мы выходили из кино, мы постоянно наталкивались на них. Они попрыгивали с ноги на ногу и покрикивали:
– Эй, летуны, папиросы есть?
Мы с Абкой старались обойти их, укрыться в тени, но они все равно нас не замечали. Вечером они не узнавали нас, словно мы не учились с ними в одном классе, словно они не отбирали у нас каждый день наших школьных завтраков.
В школе нам каждый день выдавали завтраки - липкие булочки из пеклеванной муки. Староста нес их наверх в большом блюде, а мы стояли на верхней площадке и смотрели, как к нам плывет из школьных недр, из горестных глубин плывет это чудесное блюдо.
– Правда, интересное событие?
– сказал я Ему и показал то место в газете, где было сказано о событии.
Он заглянул, улыбнулся и стал рассказывать мне подробности этого события. Я кивал и смотрел в окно. Мне было трудно смотреть в Его голубые глаза, потому что они каждый день встречали меня за углом школы.
– Давай, - говорил Он, и я протягивал Ему свою булочку, на которой оставались вмятины от моих пальцев.
– Давай, - говорил он следующему, а рядом с ним работали Люка и Казак.
Я приходил домой и ждал младшую сестренку. Потом мы вместе ждали тетю. Тетя возвращалась с базара и приносила буханку хлеба и картошку. Иногда она ничего не приносила. Тетя дралась за нас с сестренкой с покорной, вошедшей уже в привычку яростью. Каждое утро, собираясь в школу, я видел, как она проходит под окнами, широкоплечая и низкая, нос картошкой, а тонкие губы сжаты.