Оппоненты заметили ход с флаером, и через полминуты перед Василием появилась женщина: «Ой, а извините, у вас нет лишнего приглашения на встречу с депутатом? Я свое потеряла». Василий, почти смеясь, протянул ей только что полученный флаер, который она с трудом, стесняясь и поворачиваясь к Кузнечко другим боком, попыталась впихнуть в туго набитый такими же бумажками карман.

– Погодите, – с напускной строгостью, инспекторским голосом сказал Кузнечко. – Хочу сказать, что на встречу с депутатом никогда не ходят по билетам или пригласительным! Это противоречит профессиональному смыслу самого депутатства, он рад будет толпе без всяких пригласительных и даже сам будет зазывать на улице прохожих! А вы своими действиями, только подогреваете интерес народа к встрече с оппозицией!

– Ой! – громко испугалась женщина и тут же шепотом добавила: – Мне же сказали так! Я делаю, как сказали! Простите… Вы, наверное, из областного исполкома…

– Я из Москвы, – нисколько не соврал Кузнечко, сказав это все тем же строгим голосом, чувствуя, что бедная женщина сейчас или упадет в обморок, или заплачет. – Лучше взять все собранные пригласительные и незаметно раскидать по площади, таким образом обращая внимание избирателей на мусор под ногами. Люди сформируют соответствующее отношение и к приглашению, и к депутату, тем более они сдуру туда его портрет прилепили.

Женщина уважительно закивала головой и пошла искать свое начальство. Кузнечко сменил диспозицию, еще раз обратил внимание, что людям действительно совершенно все равно и на флаги, и на флаеры, и на партийные шарфики, все щебетали о своем и ждали начала мероприятия.

Вдруг легкий, едва заметный шелест пробежал по толпе, какое-то невообразимое волнение и ажиотаж, словно переключатель, изменил атмосферу. Вокруг сделалось как-то торжественно тихо, и только легкий ветерок голосов: «Губернатор приехал, губернатор, наш глава-то района прям рядом, рядом, смотрите! Этот старый пень с вокзала вьется вокруг…»

Крепкий седовласый губернатор, сливаясь в попутном движении с подоспевшими оппозиционными лидерами, со всеми здороваясь за руку по пути, упругой молодой походкой первым делом подошел к сидящим ветеранам. За ним следом все его попутчики тоже начали жать руки и гладить по плечу бабушек и дедушек, которых насчитывалось с десяток и их в ряд усадили перед трибуной. Раздался звук метронома и торжественный, но волнующийся и от того запинающийся голос невидимой ведущей из местного Дома Культуры.

Кузнечко не стал смотреть торжественный митинг, выступление школьной хореографии, ружейный салют взвода почетного караула из местной мотострелковой бригады. Он понял, что с главой района не переговорит сегодня, тот совершенно точно ни на шаг не отойдет от Первого лица, а когда посадит его в машину, выдохнет и вряд ли захочет портить свою радость от успешной работы разговором с каким-то заезжим москвичом. Василий пошел искать музыкальную школу, попутно думая об этом явлении: изменении атмосферы, внимания, даже, казалось, воздуха в момент появления Первого лица. «Пусть не заметно, пусть на минуту, но это как по команде, у всех таких разных одинаково, словно кто щелкнул включателем другого измерения: властитель приехал! Как в словах профессора во сне…» – размышлял Кузнечко, прогуливаясь по свежеподметенному тротуару с побеленными накануне бордюрами. И тут он вспомнил про давний, уже и позабытый момент из его жизни – инаугурация президента.

Он стоял среди множества приглашенных, выстроившихся вдоль красной дорожки в длинной Кремлевском зале. Место стояния у него было далеко от главного места таинства с Конституцией. Но и здесь, в проходном с двух сторон вытянутом зале, находилось множество знаменитых на всю страну лиц, представителей всех профессиональных цехов, фракций и отраслей. В позолоченной роскоши кремлевских интерьеров царила тишина, в воздухе почти физически чувствовалось напряжение. Все переговаривались очень тихо, сдержанно здоровались кивком головы со старыми знакомыми, то и дело поглядывая на большие экраны, где в прямом эфире должны были показывать президентский кортеж по дороге сюда, в этот зал, к этим золотым высоким дверям на входе и к этой красной дорожке. Вот два товарища, оказавшиеся разделенные этой самой красной дорожкой пытались о чем-то переговорить, вытягивая шеи. Вдруг один из них, оглянувшись по сторонам, нелепо, испуганно перепрыгнул на другой берег, едва коснувшись своей начищенной туфлей красной поверхности, будто это было не ковровое покрытие, а огненная кипящая лента лавы.

Кузнечко прислушался к соседям, строго одетым мужчине и женщине, стоявшим рядом. Она говорила ему о том, что впервые на инаугурации, но ощущения очень знакомые, словно она не раз уже бывала на подобном действии. На экранах двинулись черные машины в окружении эскорта. «Я поняла, на что это все похоже! – вдруг зашептала на ухо мужчине спутница. – Это все похоже… на похороны, ну, в смысле атмосфера, поведение людей, сейчас вот он пойдет по дорожке, а мы все будем хлопать, словно провожая в последний путь, а потом все случится». Кузнечко вытянул шею к таким интересным соседям, чтобы не пропустить любопытный диалог. Мужчина приобнял ее за плечи и зашептал в ответ: «В каком-то смысле ты права, дорогая, если рассматривать похороны как обряд перехода в другой мир. Он тоже переходит в другой мир и после совершения обряда станет другим, совершенно особым человеком! Тяжела шапка Мономаха, только представь, каково ему совершать этот переход! Смотри, смотри»…

Василий вернулся из московских воспоминаний в провинциальный Пустозерск. В небольшом актовом зале музыкальной школы райцентра собралось человек сорок. Студенты, зрелые мужчины, несколько районных и городских депутатов и их помощников из столицы региона – из числа сопровождения и группы обеспечения областного исполкома. Они составляли большую часть аудитории. Местные избиратели были представлены тремя-четырьмя любопытными работниками самой музыкальной школы и пожилыми людьми, в основном женского пола.