Кузнечко был в ярости, но не мог ее излить на эту не в меру грамотную без всякого политического чувства и этикета главу. В сердцах он воскликнул:

– Маша Николаевна! Если вы такая умная и наши рейтинги вам не нравятся, то почему я, а не вы в Москве? И чего вы сами-то за свое креслицо так держитесь? Свой гешефт потерять боитесь? Вместо того чтоб с гражданским обществом работать, за костные формы работы прячетесь, реакцию разводите? Не боитесь? Или вы считаете у вас тут нарушений накопать невозможно соответствующим органам, честные такие?

Вместо ответа глава посмотрела на него как на дурачка, встала, прошла мимо, захватив сумочку, и на выходе из кабинета сказала секретарше:

– Давай домой, поздно уже, я Зорьку доить, рассаду еще нужно выставить сегодня, а ты, Маша, свет везде погаси и двери в кабинет замкни…

Вот три эти непростых встречи чуть было не сломили Кузнечко. Его мучало, что его воспринимают как какого-то виновника всех сегодняшних трудностей, какого-то соучастника создания всей современной демократической России, с чем отчасти он даже был согласен. Будто ему как москвичу и политконсультанту за всех сразу, раз уж он здесь оказался, выставляют счет за эту демократическую Россию и гражданское общество, а он ни ответить, ни помочь не в состоянии. Профессия и биография Кузнечко преследовала его даже в Провинции, даже в новом статусе, словно не отпускала и мстила за попытку измены. В его злобном от таких повседневных практик мозгу даже возникла идея: создать отдельный вид административного наказания для московских коррупционеров и проштрафившихся чинов столиц – возглавлять поселения в провинции. Но быстро отказался от этой идеи именно потому, что предрек девяти из десяти таких ссыльных жуткую судьбу в отношениях с местным народом.

Конец ознакомительного фрагмента.