Встать перед трудным выбором: любовь или бессмертие? Миг с тобой или вечность без тебя? Что выбрал бы ты?Пятеро избранных отправляются к Святилищу Ангела Света, где каждый получит то, чего желает его душа. Пройдя через множество испытаний, они обретают желаемое. Но к той ли награде шли они, сумели ли услышать своё сердце, не ошиблись ли в выборе? Первая книга трилогии "Путь наверх".
Маргарите Пушкиной и группе «Ария» посвящается
Пролог
Ей пришлось поселиться на острове, на замкнутом водою пространстве. А хотелось бы раздольно жить, на равнине, в степи. Всегда её мучила жажда вольного ветра, света, солнца. В серые пасмурные дни солнечный голод настолько снедал душу, что казалось – сумерки вечны, и красный рассвет не наступит никогда. Она садилась у костра и подолгу смотрела на пламя, черпая тепло и силу огня.
Но в ту зиму пришлось поселиться на острове, запастись терпением и ждать. Цена за её голову выросла настолько, что зимовать в каком-нибудь городе было бы безумием. Снег ещё не лёг, но землю уже сковало холодом, когда, по пояс в стылой воде, она перешла обмелевшую реку. Брод знала только она.
Спустя неделю выпал снег. Он шёл три дня, и реку одело льдом. Теперь на остров мог проникнуть кто угодно: зверь, человек, или демон. Но потаённые земли обрели хозяйку, и вошедшего без приглашения не ждал тёплый приём.
Однако никто не тревожил её, и островитянка благополучно пережила половину зимы, пока в её жизни не появился волк.
Она бы не ответила, наверное, зачем тогда понадобилось перейти по льду на большую землю. Должно быть, жажда солнца была столь острой, что ей хотелось подняться на вершину той скалы на материке, стать ближе к светилу, тускло проглядывающему из-за завесы рваных облаков.
Увязая по колено в снегу, она шла через редкий лесочек. Привычно оглядывала окрестности, отметила цепочку свежих звериных следов, и вдруг остановилась, увидев на белом красные капли крови. Она присела, вгляделась внимательно, встала и пошла по следу дальше, и в сугробе у куста шиповника нашла большого, серебристо-серого волка.
Волк умирал. От потери крови и холода. Сбоку, на шее, там, где его сородичи – верные и продажные городские собаки носят залысины от кожаного ошейника, зияла глубокая рана.
Зверь оскалил пасть, зарычал. Зрачки жёлтых глаз, подёрнутые поволокой боли, сузились, но не было сил на последний прыжок. Он глухо застонал и уронил морду в снег. Островитянка выдернула из-за пояса клинок легированной стали, желая избавить от медленной, мучительной гибели раненого волка. Мороз крепчал с каждым часом.
Острие клинка тускло блеснуло в свете зимнего солнца, и зверь, увидев угасающим взглядом кинжал, оперся на передние лапы, силясь подняться и встать. Волк принимает смерть стоя. Шакал елозит брюхом в пыли у ног своего мучителя – не волк. Шакал скулит, лижет руки палача, закрывает глаза в животном страхе. Волк смотрит смерти в глаза, гордо и прямо, до последней секунды.
И поражённая островитянка, видя, каких сил стоит умирающему волку подняться, медленно опустила занесённый для удара кинжал и вложила его в ножны. Потом стала на колени подле волка и внимательно осмотрела рану. Главная артерия не была задета, но зверь потерял много крови и ослабел на холоде.
Островитянка сняла с шеи толстый шерстяной платок, разорвала его надвое и перевязала рану. Потом подняла тяжёлое лохматое тело, перекинула на плечо, и, оступаясь и увязая в снегу, медленно побрела обратно к острову. Подняться к солнцу в этот день она не успела.
На острове она жила в пещере. Сливаясь со снегом, белая звериная шкура завешивала вход в неё, и он был незаметен издали для чужого взгляда. Островитянка положила зверя на толстый войлок у очага и, даже не отогрев озябших рук, поставила на огонь котелок с водой. Волк хрипло дышал, но умелая перевязка отсрочила наступление агонии. Туманным взглядом следил он за бесшумно движущейся по пещере островитянкой, которая, сбросив тяжёлый овчинный тулуп, оказалась вовсе не старухой-отшельницей, как вначале привиделось волку.
Островитянка была молодой девушкой, высокой, хорошо сложенной. Сильная, выносливая, коль сумела донести до пещеры зверя, что весил не меньше мешка с зерном.
Она отбросила на спину косы с вплетенными в них тонкими кожаными шнурками с отполированными деревянными бусинами. И склонилась над волком, держа в руке прокалённую на огне иглу с тонкой воловьей жилой вместо нити. Тогда и разглядел зверь её глаза – большие, чёрные, в которых было столько запрятанной вглубь тихой бездонной тоски, будто она прожила долгую жизнь и видела многое. И волк опустил взгляд, не в силах смотреть в глаза старухи на лице молодой девушки.
Он не бился, не рычал, лишь изредка вздрагивал всем телом, пока она зашивала рану. Девушка не стянула ему пасть кожаным ремнём, и зверь не посмел оскалиться, обмануть такое доверие. Рука её была лёгкой, и ловко шили тонкие гибкие пальцы, бережно, не желая причинять волку новой боли. Закончив, она задержала руку на лохматой голове, нахмурилась. Чёрный волчий нос был сухим, а лоб – горячим.
Раненому зверю хотелось пить, и с трудом подняв голову, он полакал из деревянной миски тёплый взвар горьких трав, но когда островитянка поднесла ему на ладони пару кусочков варёного мяса, волк закрыл глаза.