– И да, и нет, дорогая Людмила Романовна. Понимаете, такая ситуация: мы с Серёжей хотим сегодня устроить свидание. Побыть вдвоем, приблизиться друг к другу…

– Так, приближайтесь. Я вам мешаю, что ли?

– Людмила Романовна. Мы хотели попросить, если вам не трудно, побудьте с Никитой до завтра.

– Сидеть с ребёнком? – рявкнула трубка, – а почему Сергей не позвонил?

– Он уехал по делам. Мы собирались встретиться в городе, погулять. Вы так нас выручите! Если вы, конечно, не против, – Настя затаила дыхание.

– Не знаю, – отрезала Романовна, – Звонишь в последний момент. Мне надо обдумать.

– Хорошо-хорошо, – защебетала Настя, – когда вам можно перезвонить?

– Сама позвоню, – Романовна отключилась.

Она перезвонила через час.

– Можешь вызвать мне такси на девять вечера.

– Так Никита уже ляжет.

– И хорошо. Пусть ложится, я постерегу.

– Спасибо вам огромное! В девять машина будет.

Настя хотела сказать что-то вежливое, но Романовна бросила трубку. «Хамло», – подумала Настя.

– Никки! Иди сюда. Мама будет собираться, а ты посиди со мной.

– Поболтаем? – хитро спросил Никки.

– Конечно. Встречаемся в ванной.

Настя принесла косметичку, включила утюжок. Следующий час они провели вдвоем, смеясь и выдумывая способы, как машине попасть в аварию. Вспоминали понятные только им двоим шутки, словечки. Они были счастливы. Настя думала, как здорово проводить время с единственным человечком, который любит тебя просто так. Как все-таки замечательно, когда ванная большая, в ней ярко горят все лампочки, а Никки роется в ее косметике и без конца спрашивает: «Для чего это? А зачем то?». Она чувствовала такую любовь и защищенность, что совсем расхотелось куда-либо ехать. Зачем выдумывать, когда у нее есть Никки, и для него даже в старых джинсах Настя – самая красивая. Но, ничего не поделаешь. Романовна скоро приедет. Не отправлять же ее обратно. Настя надела маленькое белое платье с открытыми руками, выбрала серебристые туфли на шпильке, чтобы привлечь внимание к ногам. На правой икре красовалась тонкая цепочка из белого золота. Светлые, лунные волосы, уложила крупными волнами. Подвела синим карандашом серые глаза.

– Нравится? – спросила Настя Никиту, при полном параде надевая на него пижаму, пестрившую экскаваторами.

– Очень, – уверенно ответил Никки.

Он не понимал, зачем маме так готовиться ради того, чтобы уйти от него, но все же хотел сделать ей приятное.

– Скоро вы с папой вернетесь?

– Мы постараемся, сыночек. Придем, ты будешь спать. А когда проснешься, сразу нас увидишь.

– В два часа?

– В два часа чего?

– Не знаю, – Никки растерялся.

Передав сына в руки Романовны, от которой скверно пахло чесноком и цветочными духами, Настя доехала до театра на Таганке. Расплатилась. Встала возле перехода, вынула телефон из сумочки. «Бонни ждет Клайда на Таганской», написала она и стала ждать. Прошло десять минут. Пятнадцать. Она закурила. Точный адрес базы Настя не знала. Воображение рисовало, как Сережа мчится сейчас на всех парах, задевая прохожих и одновременно улыбаясь им. Как он прихватит своих друзей – похвастаться. Настя представила, что всю ночь они будут громко болтать, целоваться. Кто знает, что еще. По угрюмым взглядам Настя поняла, что вслух смеется своим мыслям. Сергея все не было. От нетерпения Настя стала ходить через переход. Туда-сюда по сигналу светофора. Третий раз. Четвертый.

– Настя!

Сережа стоял на углу, махал рукой. Ждал, когда она сама подойдет. Пришлось. В те семьсот сорок два шага, которые они прошли до репетиционной базы, Настя услышала тридцать «зачем», два «о-ох», и провела минуты полторы в ледяном молчании.

«Зачем» вырывались из Сережи под разными предлогами: от покинутого Никки до того, что разве она не знает, как он беспокоится, когда Настя одна едет на такси. И так это было тяжело и неприятно быть обузой, что она чуть не расплакалась. Настя увидела их со стороны: неопрятный низкорослый мужик идет и ноет, отчитывая красотку на огромных шпильках.

«Хоть бы никто не догадался, что я все это для него надела». На территорию базы Сережа зашел молча. Кивнул охраннику, провел ее к серому складу. Открыл дверь. Она ждала, что ее встретят ухмылки, презрительное фырканье, или что-то в этом духе. Иначе, для чего были вздохи с Серёжиной стороны.

К ее удивлению, все, кто был в крохотной каморке, заваленной барабанами, гитарами и шнурами, ужасно обрадовались ей. Противный Днестровиченко улыбнулся во весь рот и присвистнул. Черношкур издал какой-то звук костлявой грудью. Крепко обнял Боря Лосев. Настя заметила новенького, который внимательно смотрел на нее. Высокий шатен, красиво лежат волосы… Настя твердо решила забыть о Сереже и наслаждаться компанией. Все выпили немного вина, на душе полегчало. Сережин квинтет принялся от одной стены к другой гонять мелодию из пяти нот, представляя каждый себе, что они Rolling Stones, что они в мировом турне. Концерт длился часа два. Настя не слушала. Она перебирала мысли, как стопки белья, ей хотелось написать детскую сказку, выдумать нового героя, которого все будут любить. Все два часа новенький поглядывал на нее. Не похотливо, как привыкла Настя, в компании мужа, а внимательно. Будто она – новый вид, а он – орнитолог. Они словно играли в «уклонись от мяча». Настя заметила, что глаза у новенького зеленые, руки большие и грубые, а на запястьях красивые часы с оранжевым циферблатом. Ему очень шли плотная голубая рубашка и приталенная черная кожаная куртка. Ему все шло. Он будто сам себе подходил. Таких Настя встречала редко.

Чаще она общалась с людьми, в которых жизнь, что они ведут, резко контрастирует с тем, кем они хотят быть и что о себе думают. Он выглядел не как Днестровиченко или Черношкур. И не как Боря, которому они с Сережей привезли толстовку три года назад из Туниса, и Настя лицезрела его в ней при каждой встрече, будто толстовка приехала в Россию рассказать о быстротечной красоте восточных женщин.

После репетиции все отправились в паб на Маяковской. Все, кроме новенького. Они познакомились за полчаса до этого. Перед тем, как покинуть базу, Настя попросила: