– Напомню вам по дороге в отель, – сказал помощник.

Иоанн кивнул и отвернулся к окну. Они проезжали мимо красивых старинных зданий – ветхие облупившиеся фасады нуждались в реставрации, но от них веяло духом старины, и Иоанн невольно представил, как сто, двести, триста лет назад из этих подъездов выходили люди – во что они были одеты, как женщины держали кавалеров под руки, о чём они вели беседы, как фырчали запряжённые лошади, скрипели колёса карет… выносим ли был запах стоков вдоль мостовой?

– Ваше выступление будет во второй части, – сверился с расписанием помощник. – После перерыва, когда приедет генсек и пул президентов…

– Во сколько? – спросил Иоанн.

– В пять. Вы выступаете сразу после отчёта директора «Меча». Он хочет лично передать вам слово.

– Ещё бы старина Мик не хотел бы передать мне слово сам! – рассмеялся Иоанн. – Мик помнит, кто двадцать лет назад предложил ему работу. Наглец и выскочка, зато честный.

– Правда? Честный – и стал директором «Меча»?

– Он обожал спорить, – проигнорировал шпильку Иоанн, – но однажды перепутал Йемен с Оманом.

– Так вот почему их конституции так похожи. Автор просто не видел разницы и заполнял шаблон…

– Всё и сам знаешь, да?

– Простите, – усмехнулся помощник.

– Что-то ещё?

– В перерыве с вами хотел поговорить генсек.

– А журналисты? На них у меня хватит времени?

– Боюсь, что в перерыве – нет.

– Вычёркивай. Пусть для них я останусь загадкой.

– Вам тяжело будет это сделать, – сказал помощник, тасуя пальцами отметки на планшете, – учитывая, что вы были их любимцем, когда я ещё не родился.

– А что от меня хочет генсек?

– Уточнить детали?

– Мы с ним всё обсудили ещё в Нью-Йорке.

– Хочет сказать, чтобы вы не слишком распускались?

– Точно.

– Чтобы вас правильно поняли.

– Я пятьдесят лет слежу за своими словами и пытаюсь быть политкорректным. С меня хватит.

– Так вы и заявите ему?

– Я скажу, что думаю.

Помощник помолчал.

– В любом случае ещё раз поговорить с ним вам не повредит.

– Да встречусь я с ним, – махнул Иоанн рукой. – Куда я денусь.

– Подтверждаю?

– Давай. Всё равно надо перекусить.

– Отмечаю: обед с самым могущественным человеком в мире…

– Я выпью кофе.

– Вам нельзя.

– Скажу врачу, что мне предложил самый могущественный человек в мире, и я не смог отказаться.

– Скажу вашей дочери.

– Лэтти плевать.

– Я скажу младшей, Федерике.

– Я же тебя уволю, дорогой, – засмеялся Иоанн.

– Мне давно пора найти новую работу, – сказал помощник. – Подъезжаем.

– Спасибо, что сообщил.

– Какое уродливое здание…

С авениды Корриентес они выехали на широкий проспект Девятого июля: в центре небольшой площади, носившей гордое название Республиканской, возвышался знаменитый Обелиск. Светлое напоминание о том, что городу уже больше пятисот лет, сегодня несло на себе отметину современности: огромную и кривую красную надпись «ООН – 4-Й РЕЙХ». Сотрудники правопорядка тщетно пытались её оттереть под улюлюканье протестующих, собравшихся за ограждениями с обеих сторон площади. Гостей Генеральной Ассамблеи они приветствовали знакомыми лозунгами: «КТО СТОРОЖИТ СТОРОЖЕЙ?», «ПОМНИ ТАМАЛЕ!» и «ДОЛОЙ МИРОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО!».

Мотоциклисты разъехались в стороны, и серебристый лимузин в одиночестве совершил круг почёта по площади, объехав Обелиск. С другой его стороны Иоанн увидел не менее остроумную надпись: «ГЕНСЕК – это ФЮРЕР». Машина остановилась у входа в новопостроенное здание Организации Объединённых Наций, которое помощник Касидроу обозвал «уродливым». В ясную погоду, сверкая солнечными батареями на крыше и эмблемой ООН, золотистым глобусом в оливковых ветвях на фасаде, здание вполне могло выглядеть пристойно. Но сегодня, в сумрачный день, с оцеплением из полицейских кордонов и роем журналистов у входа, впечатление оно производило действительно убогое.

– Ты просто не видел здание Организации в Лахоре, – сказал Иоанн, наблюдая, как сгрудились над входом дроны прессы и репортёры вступили в борьбу с охраной, стремясь прорваться поближе.

– Нет, – ответил помощник, – тот сарай вы посещали без меня.

– Тебе, наверное, было около пяти лет.

– Мои счастливые годы.

– Нас там чуть не взорвали, – вспомнил Иоанн. – Когда я услышал взрыв, то испугался только того, что моя жизнь оборвётся в какой-то дряхлой двухэтажной хибаре, где даже нет горячей воды.