— Мне надо уходить. Меня ждут…

Встретив мой взгляд, она улыбнулась:

— Друзья…

Она вышла из гостиной, а я побрел в тайник, стараясь разобраться в переполнявших меня чувствах. За последние сутки Эдит совсем незнакомая мне женщина, вдруг стала очень близкой. Но чем лучше я узнавал ее, тем больше она отдалялась…

Проспав почти сутки, мы, разумеется, не сразу смогли уснуть этой ночью. Время в нашем тайнике определялось лишь по часам. Мы поели и снова легли, стремясь по привычке, выработанной в военные годы, каждую редкую свободную минуту использовать для отдыха. Но сон не шел ко мне.

Я думал о Эдит. Краем уха слышал, как Володя Леонтьев рассказывает Виктору о “Городе на заре” — постановке пьесы Арбузова в Москве, которую он смотрел незадолго перед началом войны. Володя страстно любил театр и втайне страдал от полного, как он считал, отсутствия у него артистических способностей.

Ранним утром следующего дня внезапно отворилась дверь, и в комнату вошла Эдит. В руках у нее был какой-то лист плотной бумаги, сложенный вчетверо. Поздоровавшись с нами, она присела на табурет, стоявший возле кровати.

— Я хочу кое-что рассказать вам, друзья, — начала она. Мы приготовились внимательно слушать.

— Один из моих “знакомых”, подполковник разведки Ульрих фон Вольф, собирается жениться на мне. Я официально считаюсь его невестой. Вольф почти заново отстроил свою загородную виллу и назвал ее в мою честь “Эдит”. Правда, теперь он больше помышляет о бегстве из крепости, чем о медовом месяце в своей вилле.

Эдит говорила спокойным голосом, каким обычно опытные учителя объясняют уроки своим ученикам.

— Вы немного познакомились с тем, что такое Кенигсберг как крепость. Но вы не знаете другого Кенигсберга — подземного. Здесь, под Кенигсбергом, существуют громадные подземелья, создававшиеся веками. Туннели подземных коммуникаций пересекают город во всех направлениях. Вы понимаете, какую опасность будет представлять собой этот кенигсбергский лабиринт для наших наступающих войск?! Есть и еще одна сторона дела. Многочисленные сокровища Королевского прусского музея, ценности, отобранные у населения, — все это спрятано в подземельях. План подземных коммуникаций и объектов хранится у Вольфа, второй экземпляр — в Берлине, но нам пока туда не добраться. Вольф должен все передать человеку, который прибудет с личным предписанием рейхсфюрера СС Гиммлера. Я узнала, что этот человек должен прибыть завтра, и потому — наступает пора действовать. Вот планы “Виллы Эдит” и прилегающих к ней кварталов. Вы должны отлично знать этот план. Все. До вечера, друзья.

Эдит поднялась, мягко улыбнулась, как только она умела улыбаться, и ушла, а мы принялись изучать план.

Шли часы. Наступил вечер, потом ночь. Мы изучили и дом, и район, в котором он расположен, и представляли теперь все это не хуже, чем если бы сами побывали там.

Около двенадцати ночи дверь распахнулась. Резкий повелительный голос Эдит заставил нас встать, как по команде.

— Немедленно собирайтесь! Едем!

И уже спокойно она объяснила план операции.

— Через некоторое время вы получите возможность познакомиться с “моей” виллой. В карауле у виллы сегодня два эсэсовца. Надо их бесшумно снять. Там же две собаки. И те, и другие меня знают. Собаками я займусь сама, а эсэсовцы… По этому сигналу действуйте вы.

Эдит коротко свистнула.

— В доме еще два охранника, но они, очевидно, спят. Тех не трогать, не задерживаться. Мой “жених” и тот, кого мы застанем с ним, будут, по всей вероятности, в кабинете, наверху. Во время церемонии представления вы должны их связать. Если знакомство не состоится, то вязать их по тому же сигналу. Все.

Незаметно выскользнув из дома, мы уселись в машину, и Эдит вывела “мерседес” на улицу. Ночь была безоблачной, ярко светила луна.

Мы молчали. Изредка нас останавливали патрули, но Эдит имела пропуск за подписью Гусскенда, и мы задерживались не более чем на минуту. Машину несколько раз сильно тряхнуло на исковерканной автостраде, и еще через минуту она резко повернула вправо.

— Едем в переулок к кирхе на холме, помните по карте, — тихо произнесла Эдит. — Я не оставлю машину на шоссе, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств нас не задержали. От кирхи ведет другая дорога — мимо кладбища.

Эдит отворила дверцу и вышла. Мы последовали за ней. За себя я не боялся. Мне не раз приходилось снимать часовых, мои товарищи тоже имели немалый опыт. Но все же нервный холодок, так хорошо знакомый тем, кто когда-либо шел на опасное, хотя и знакомое дело, пробегал по спине.

Открыв своим ключом калитку в ограде, Эдит жестом приказала нам прижаться к стене. С глухим рычанием, огромными прыжками к нам приближались два черных пса. Я узнал в них специально выведенную немцами породу — помесь дога с немецкой овчаркой. “Черные волки” — так называли гитлеровцы этих собак.

Негромко назвав собак по именам, Эдит бросила им что-то. Послышался хруст и чавканье.

— Стой! Кто? — раздалось одновременно с двух сторон.

К нам бежали два человека с автоматами в руках. Мы стояли в тени, оставаясь невидимыми, а Эдит смело вышла на освещенное место.