Мацеевский по-извозчичьи спрыгнул с козел и пошел к лошади. В темноте он поправлял сбившуюся на сторону запряжку. Лошадь пофыркивала, обмазала кафтан, шедшей из-под удил, пеной.

Вырисовывался силуэт второй пролетки. Лошадь остановилась. К первой, в темноте, медленно прошла полная фигура Азефа.

– А не накроют? – оказал он, здороваясь с Савинковым.

– Какой чорт, тут хоть глаз выколи. У тебя револьвер есть?

– Есть. Мы чисто ехали? Ты уверен?

– Уверен.

– Сделаем так, – сказал Азеф, – сядем в первую пролетку и всё обсудим, это во всех смыслах удобнее, если и погоня будет.

Шумя длиннополым кафтаном подошел от второй пролетки Сазонов. Здороваясь с Савинковым и Мацеевским, проговорил певуче, смеясь.

– Темень-то какая, своих не узнаешь. Мацеевский сел на козлы, Азеф и Савинков в пролетку, Сазонов стоял у пролетки, поставив ногу на подножку.

– Ну, Иван Николаевич – заговорил Мацеевский, – надо кончать, всё ясно, в 12 каждый четверг выезжает. Я даже в стекло самого министра видел.

– Где видели?

– На Фонтанке, недалеко от департамента.

– А вы, Егор, видели?

– Один раз, совсем мельком, – сказал Сазонов.

– Это вздор, вздор – страстно заговорил Мацеевский – ошибки быть не может, выезд известен, часы известны, ошибиться каретой нельзя, за ней несутся сыщики на лихачах, на велосипедах, у кареты белые, отмытые спицы, черный лаковый кузов, рысаки либо вороные, либо серые, кучер с окладистой бородой, рядом сыщик, переодетый лакеем, ошибки быть не может. Давайте я буду первым метать, я ручаюсь.

– Постойте, – сказал Азеф, – что вы думаете, Егор?

– Мне трудно говорить, – сказал Сазонов – я видел только раз. Но если товарищ Иосиф так уверен, если, например, он станет сигнальщиком, подтвердит карету, то я готов.

– Нет, так нельзя, – раздраженно сказал Азеф – бить надо наверняка.

– Иван Николаевич, – заговорил Савинков – я не понимаю, более точных сведений у нас никогда не будет. Товарищи видели карету три раза на расстоянии двух шагов. Стало быть Плеве мог быть уж три раза убит. Проводя наружное наблюдение дальше, мы только рискуем всем делом. Я предлагаю немедленно утвердить план и в следующий же четверг произвести покушение.

Азеф ничего не ответил. Мацеевский сказал:

– Совершенно верно, времени терять нечего. Наступило молчанье. «Убьют», – думал Азеф.

– Хорошо, – сказал он – но мне не верится, чтоб план прошел в точности, ведь маршрута не знаете, ставить акт у самого департамента, как ты хочешь Павел Иванович, всё равно что мыши лезть к кошке в рот. Я не могу дать на это свое согласие.

– А я вам говорю, Иван Николаевич, дальше вести такое наблюдение невозможно, мы влетим в лапы полиции. Нужно скорей кончать. Сорвется, не мы одни в Б. О., пойдут другие. А сидеть, ждать лучших условий – невозможно.

– Верно, – сказал Сазонов. – Давайте говорить о плане.

Азеф молчал. Фыркнула громко лошадь второй пролетки, обдавая слюной. В поле было необыкновенно темно и тихо.

– Ну, что ж, Иван Николаевич, согласен? – спросил Савинков.

– Если вы так хотите, хорошо, попробуем счастья, – медленно проговорил Азеф.

Мацеевский вздохнул, повернулся на козлах.

– Что ж ты предлагаешь свой план, Павел Иванович?

– Да, в общем, план этот, товарищи его знают.

– Он мало детализован, – сказал Азеф, – до будущего четверга есть еще время, приходи завтра в «Аквариум» половина десятого, мы детализуем план. И ты сообщишь товарищам.

Недалеко в поле раздался крик. Кричал мужской, хриплый голос «Стой! Стой!» и раздался шум столкнувшихся телег.

– Что такое? – прошипел, вскакивая с пролетки, Азеф.

Сазонов бросился на шум в темноту. Все замолчали. В темноте Сазонова не было видно. Крик сменился бранью. Брань неслась по полю в несколько голосов. Было ясно, столкнулись в темноте мужичьи телеги.

Сазонов вернулся.

– Стало быть завтра полдесятого в «Аквариуме»? – сказал Савинков.

– Они по этой дороге едут? – спросил Азеф.

– По этой, но еще далеко.

– Всё равно. Надо ехать. Все детали получите от Павла Ивановича.

Пожав руку Мацеевскому и Савинкову, толстое, черное пальто и котелок скрылись у второй пролетки. Лошади с трудом проворачивали экипажи в пашне. Вытащив на укатанный проселочник, быстро тронули в темноте. Было слышно веселое пофыркиванье и мягкий цок восьми копыт, ударяющихся в притоптанную землю.