– Давайте доверимся Иегове Богу, я всю ночь молился, думаю, наш сегодняшний выбор не случайный, - предложил Тимофей, когда они вышли из кабинета, пообещав врачу подумать.

– Вы, Тимофей Павлович, Свидетель Иеговы?
– спросила Мария Ивановна.

Тимофей не ответил, и было заметно, что в этом молчании есть скрытый смысл.

– Вы назвали Бога Иеговой. У вас есть какой-то свой Бог?
– Не желая мириться с молчанием, полюбопытствовала Люба.

– Бог, Люба, один и нет другого. В Библии есть его имя, и кто внимательно читает ее, тот знает. Многим знакома также молитва «Отче наш». Ее часто произносят. А она начинается просьбой: «Пусть святится имя твое». Как же оно будет святиться, имя это, если его даже не знают? Больше принято обращаться к нему, называя титулы: Бог, Господь, Всевышний. Но ведь и у врача, и у инженера, у любого титулованного человека есть имя. Есть оно и у Бога. «Меня зовут Иегова на века», сказал он в Библии. А Библия – руководство для нас. Чему бы религии ни учили, лучше правду узнавать из первоисточника. Верно? – будто ища поддержки, - спросил Тимофей.

– Вы так благородны в своих делах, видно, в этом влияние Иеговы. Я бы хотела узнать о нем как можно больше, - заключила девушка.

Тимофей оплатил операцию, и Любу положили в больницу.

– Вы не волнуйтесь, я постоянно буду с ней, - заверила Мария Ивановна, прощаясь и обнимая мать девочки, хотя та не проявляла никакого беспокойства.

По дороге домой Валентина угрюмо молчала. Все это время она не принимала никакого участия в решении проблемы лечения дочери. Гложима обидой, что чужая женщина, как полноправная хозяйка положения, занимается судьбой ее, Валиной, дочери, она была зла на весь мир, в том числе и на Тимофея, и на мальчишек, которые с какой-то стати так привязались к Любе, будто она им действительно близка и дорога.

Тимофей, не зная истинных мотивов ее плохого настроения и принимая это за переживания об исходе операции, решил успокоить ее, выразив уверенность, что все будет хорошо. Он сел бочком и развернулся с первого сидения к ней лицом.

– Хирург сказал, что выправит перегородку носа, вставив пластинку. Сложнее нарастить крылья носа, ведь в них полное отсутствие хрящей, только кожа. Но врач выразил уверенность, что и эта проблема разрешима.

Валентина ничего не ответила, только, поджав губы, отвернулась к окну.

Глава 8

Злая вьюга завывала в груди Валентины. Иногда вихрем заметались переживания о том, как там обстоит дело с операцией, но быстро этим же вихрем уносились, и снова, как песком в лицо, захлестывала обида, причину которой Валентина четко объяснить себе не могла. Все в доме кружилось, вертелось вокруг каких-то проблем, а ей уже хотелось чего-то для себя. Хотелось, наконец стать для кого-то главной, самой важной и самой дорогой. Она устала от одиночества, от неуверенности в состоятельности сложившихся отношений в семье.

Мальчишки, во всем старались помочь Валентине. Умели подтереть пол, снять пыль с мебели, полить цветы. Во дворе вообще управлялись с мужским подходом к делу: почищен курятник, залит водоем для гусей и уток. Повторять задание ребятам не надо было, один раз отец все показал, объяснил, и все понято. По возвращении домой Тимофей хвалил ребят, давал какие-то еще указания.

– Папа, там за сараем частокол кто-то поломал, Витя, что через дом от нас живет, говорит, что знает, кто это сделал, хочет наказать их, - обратился один из сыновей к отцу.

– Не стоит этого делать, лучше попросите тех мальчишек помочь вам отремонтировать забор. Вместе и работать веселее, и дружбу завести легче. Идет? - рассудил отец. Мальчишка охотно согласился.

Для Валентины во взаимоотношениях отца с детьми все было ново и нравилось ей. Правда, не все было понятным. Однажды вытащил шоколадную кофетку из кармана пиджака, подозвал младшенького и спрашивает, знает ли он сколько в семье человек. Тот, глотая слюнки при виде конфетки, подсчитал - четверо.

– Меня угостили конфеткой, таких в нашем магазине нет. Давай возьмем нож и разделим на всех четверых. Тимофей раздал каждому дольки. Валентину это возмутило.

– Ты же взрослый человек. Не можешь унять желания? Чего раскромсал конфетку, разделил бы им попалам.

– Нет, Валя, так нельзя. Дети вырастут эгоистами, все для них. Такое понятие станет для них закономерным. Они не научаться заботится о родителях. Мой отец был болезненным человеком, работал сторожем с минимальной зарплатой, а семья была большая. Лакомства редко появлялись на столе. А когда старшие дети пошли работать, появился достаток. Вот тогда я заметил, что отец взял сладкое и съел. Я был потрясен, разве мужчины едят сладкое?! Живет такое понятие – все лучшее детям, И мы действительно все так поступаем. Но это надо делать умело. Например, угощая чем-то детей, надо на их глазах сколько-то убирать, говоря, что это для папы с мамой. Позже это можно отдать им, но уже как вновь распределенное на всех. Мы любим детей и заботимся о них, но надо учить их любить родителей и заботиться о них.

Валентина замечала, что Тимофей никогда не кричит, не ругается, не дает подзатыльники, как многие из ее соседей делают. Отец ребячился, когда играл с сыновьями, а давая поручения, был требовательным, чтобы знали: он ждет неукоснительного выполнения. Никогда не грозился наказать, если что-то не будет выполнено.

А Тимофей просто усвоил, знакомясь с Богом, что Иегова не хочет, чтобы его боялись, хочет, чтобы из любви выполняли его требования. И это стало эталоном для него, как для отца. Раньше, когда Тимофей слышал, что верующих называют «богобоязненными», он возмущался, не понимая, чего же тогда говорить, что Бог - есть любовь. Любовь и страх одновременно? – что-то неподдающееся никакой логике. Только вдумываясь в прочитанное, только размышляя над делами Бога, Тимофей понял смысл этого слова. Богобоязненный человек боится обидеть Бога своими нехорошими поступками. А это уже далеко не животный страх.