– Я не всегда был курьером! – как будто обиделся я, – То есть не таким.

– Ты плохая партия, – категорично заключила Эдит.

– Зато повод выпить и закусить! – закруглила разговор прискакавшая из кухни Паня.

Следом за ней, после этих крайне неосторожных слов тут же появилось напряженное пергаментное лицо Геродота.

– Пошел вон! – тихо, но упрямо повторила Эдит. – Твое место на камбузе, алкоголик.

– Я не алкоголик, – в который раз фальцетом возмутился брат. – Я несчастный человек, вынужденный терпеть оскорбления от старой девы.

– Дева, – Эдит не отрывала слезящихся глаз от мелкой нарезки лука, – но не старая еще пока. У меня все инстинкты пока здоровые. Правда, Энтони?

Я согласно кивнул и разом вспомнил обо всех ее инстинктах. Они действительно были здоровые, под стать фигуре. Мне даже кровь в лицо бросилась.

Мы сели за стол, когда у нас уже вся слюна почти вытекла от голода. Во рту было сухо. Первым, без всякого приглашения и тоста промочил глотку Геродот. Паня всплеснула руками и покачала головой.

– Ну, идиот! – воскликнула Эдит. – Это мой братец, Энтони. Ты на мне не женись, иначе он станет и твоим родственником. Впрочем, пока я предложения действительно не слышала.

– Меня, кажется, ловят в семейные сети! – я тоже выпил залпом рюмку вина. – Я в паутине как бедная мушка. Меня тут хотят окрутить.

– Они всех окручивают, – набивая рот рыбным салатом и отправляя туда же сразу два кружочка сухой еврейской колбасы, закивал Геродот Иванович. – Эдька мастерица по этой части. Она вам не говорила, Энтони, сколько раз была замужем?

– Нет. Я пока и не спрашивал даже. Может быть, и не спрошу никогда.

– Напрасно! Выпьем еще по одной, и я вам раскрою эту страшную семейную тайну. Уверяю, вам будет жутко интересно.

Эдит и Паня с усмешкой переглянулись, и Паня тут же ловко разлила всем по рюмкам вино.

– Давайте, действительно, поскорее выпьем и послушаем эту нашу страшную семейную тайну, – сказала Эдит уже совсем серьезно. – Только чур место, где мы зарывали моих растерзанных мужей, Энтони не покажем. Ну, до момента, пока мы его самого туда не уволочем.

– Глупо! – причмокнул Геродот, выпив очередную рюмку залпом, и тут же бросил жадный, лукавый взгляд на бутылку. Похоже, он оценивал, сколько там еще осталось и как бы всех тут объегорить, отвлечь чем-нибудь и влить в себя весь остаток.

Мне стало смешно.

– Что глупо? – спросила Паня.

– Все это глупо! Слушайте сюда, Энтони. Но только никому, никогда! – Геродот поднес к губам длинный, худой указательный палец с траурным ногтем.

Он склонился вперед, вынудив и меня сделать то же самое. За столом стало так тихо, что я даже услышал тиканье часов на буфете. Геродот явно наслаждался вниманием к своей скромной персоне.

– Она ни разу, понимаете, ни разу! Никогда, то есть! Не была! Замужем!

Я отшатнулся от стола и изобразил на лице ужас. Видимо, это у меня получилось, потому что и Паня, и Эдит одновременно с изумлением посмотрели на меня.

– Не может быть! – выкрикнул я и стал, кривляясь, хвататься за горло, за грудь, будто мне не хватало воздуха, – Ни разу! Ни разу не познала?

– Ни разу! – решительно отрезал Геродот и победно потянулся за вином.

Первой очнулась Эдит. Она перехватила бутылку и быстро переставила ее под руку мне.

Паня громко прыснула. Следом за ней мы все расхохотались – и я с ними, и даже Геродот.

– А как же тайное кладбище? Оно хоть существует?

– Существует, – уже как будто серьезно ответила Паня. – С кладбищами вообще шутить не следует. Как же без тайного кладбища, если самоубийц не положено хоронить на общем? Это для меня.

– Вы-таки почти уже решились? – я старался поддержать шутку.

Но это не получилось. Все замолчали. Паня вдруг стала печальной.

– Нет. Никак не решусь. Понимаете, мне все уже давно надоело. Нет! Нет! Не дети. Дети никогда не могут надоесть, даже когда они сами становятся почти старичками. Для нас, для родителей, они всегда дети. Впрочем, вы, должно быть, это понимаете?

Паня вдруг подвинула бутылку к сыну. Он бережно обхватил ее своей большой костлявой ладошкой, но тут же и замер так, словно не смел воспользоваться неожиданной добротой матери.

– Всё это только разговоры… пока! Беда лишь в том, что за всем этим на самом деле стоит несчастье, – Паня печально покачала головой. – Только его одной смертью не исправишь. Одиночество… Вот, что это за несчастье. Ушел мой муж… навеки, и я овдовела… душой овдовела. Плохо, когда ничего нет впереди.

– Ну, все! Хватит! – Эдит выхватила у брата из рук бутылку вина, чем определенно его расстроила. – Допьем и будем считать, что первое знакомство строптивого жениха со странным семейством самоубийц, алкоголиков и старых дев прошло в теплой, дружеской атмосфере! Во взаимопонимании, так сказать. Вот такая мизансцена складывается. Пора ее срочно менять, а то зритель затоскует чего доброго!