"Что было бы, если б человку не надо было кушать? Ай-яй-яй! Мои дети были бы тогда все дома! Не надо трудиться! Не надо обливаться потом! Ни к чему бастовать! Не надо рисковать! Нет больше фабрик! Нет больше фабрикантов! Нет богачей! Нет нищих! Нет вражды! Нет, нет, нет! Рай! Рай земной!"

Так думает Хаим Хайкин, углубляется в размышления, проникаясь жалостью ко всему миру. Ему обидно, очень обидно, что человек так недалеко ушел от животного...

День, когда Хаим Хайкин постится, говорю я вам, лучший для него день, а день настоящего поста, например, Девятое Ава (ему стыдно признаться) - для него праздник!

Понимаете? И не ел, и не животное, и не питался кровью детей, и богоугодное дело сделал, и хорошенько поплакал по случаю разрушения храма.

Ибо как можно плакать, когда человек сыт? Как может сытый чувствовать горе? Чтобы чувствовать горе, сердце должно замирать.

– Бог их знает! Угождают утробе, боятся поститься, преподносят богу грошовую взятку.

Так говорил Хаим Хайкин и злился на тех, кто откупается от поста, жертвуя медяк на благотворительные дела.

Люди утверждают, что наиболее трудный пост это - Девятое Ава.

Хаим Хайкин не понимает - почему? День велик? Зато ночь короче. Жарко на дворе? А кто вам велит болтаться на солнцепеке? Можно сидеть в синагоге и читать молитвы. Есть, слава богу, что читать.

– А я вам говорю, - толковал Хаим Хайкин, - что Девятое Ава - самый легкий из всех постов, потому что он самый лучший. Самый лучший пост!

Например: пост в Йом-кипур[2]. Сказано "Истязайте плоть свою!" Ради чего? Ради того, чтобы вымолить себе благополучный год.

О Девятом Ава нигде не сказано, что в этот день надо поститься, но вы поститесь сами, потому что не можете есть в день, когда был разрушен храм Соломона, когда мужчин убивали, женщин резали, детей умерщвляли.

Нигде не сказано, что в день Девятого Ава надо плакать, но слезы сами текут, невозможно сдержать их, когда вспоминаешь, что мы в тот день потеряли!

– Жаль, что в году один только день Девятого Ава, - говорит Хаим Хайкин. Жаль, что один Йом-кипур...

– Ну, а семнадцатый день Тамуза?[3]– спрашивает кто-то со стороны.

– Один только "семнадцатый день", - отвечает, вздыхая, Хаим Хайкин.

– А пост Гедальи?[4] А пост Эсфири?[5]– спрашивает все тот же.

– Так ведь только один пост Гедальи! Один только пост Эсфири!
– отвечает Хаим Хайкин, продолжая вздыхать.

– Эге, реб Хаим! Да вы прямо-таки жадный до постов!

– Мало, мало постов!
– говорит Хаим Хайкин и дает обет отныне и впредь поститься и в канун Девятого Ава два дня подряд.

Хорошо поститься два дня кряду!

Трудно только с жаждой! То есть трудно потому, что пить нельзя! Хаим Хайкин берется с одним стаканом воды в день поститься целую неделю - от субботы до субботы.

Думаете, это только слова? Глупости! Хаим Хайкин - человек, у которого сказано - сделано.

Всю неделю до Девятого Ава он не ел, жил только стаканом воды.

Кто обращал на него внимание? Жена больна, старшие дети на фабрике, а меньшие еще ничего не понимают. Фрейдка и Бейлка знают только, что они голодны, а голодны они всегда, всегда сосет у них под ложечкой и хочется кушать.

– Сегодня вы получите еще то куску хлеба!
– говорит отец, разрезая на две части свою порцию, а Фрейдка и Бейлка протягивают ручонки и радуются.

– Папа, ты не ешь?
– говорят ему старшие вечером за ужином.
– Сегодня ведь никакого поста нет.

– А я и не пощусь!
– говорит отец и думает: "И обманул, и не соврал. Ибо что такое глоток воды? Вода это - и не ел, но и не постился".

А в канун Девятого Ава Хаим чувствовал себя хорошо и легко, как никогда. Ему не только не нужно было заговляться, не только не хотелось ничего в рот взять, - наоборот, он чувствовал, что, если возьмет что-нибудь, у него кусок в горле застрянет. Ну, не пойдет!

Конечно, сердце замирает, руки и ноги дрожат, тянет, тянет к земле, силы кончаются, и тошнит, и дурно делается до обморока! Но - нет! Как так? Всю неделю постился, а перед самым постом не выдержал?!

И Хаим Хайкин берет свою порцию хлеба и картошки, подзывает маленьких Фрейдку и Бейлку и говорит тихонько:

– Детки! Нате, ешьте, чтоб мама не видела.

И Фрейдка с Бейлкой забирают папин хлеб и картошку, смотрят на его мертвенно-бледное лицо, на его дрожащие, трясущиеся руки.