– Так вот, Пахом, главное для меня, что ты согласен, а сейчас слушай внимательно и запоминай, задание я тебе даю нехитрое и не очень для тебя сложное. Ты ведь в лошадях разбираешься?

Услышав слово «лошадь», он как бы воспрянул духом, его глаза ожили, потеплели, и он стал совсем другим.

– Товарищ старший лейтенант, поймите, ведь лошадь для меня почти то же самое, что и вся моя жизнь. Она всегда была и будет для меня самым надежным другом на свете. Вы не смейтесь надо мной. Она ведь только что не говорит, но все понимает, и я ее понимаю. То, что может лошадь, то не может никто. Лошадь никогда не подведет и не обманет. Доверься ей, стань ее добрым другом и она тебя спасет в трудную минуту.

Воспоминания о лошадях преобразили Пахома, сделали его лицо красивым и одухотворенным, его глаза засияли особым светом, а лицо стало по-детски счастливым. Увидев такое превращение Пахома, я понял, что в своем выборе не ошибся. Продолжая дальше разговор с ним, я сказал:

– Так вот, Пахом, слушай и запоминай свое первое и самое главное боевое задание. Мне по штату положена санитарная повозка для перевозки тяжелораненых после оказания им первой медицинской помощи в нашем медсанбате. Ты у меня будешь ездовым санитаром и моим первым помощником. Условия нашей с тобой работы очень просты, но они обязательны как дополнение к условиям нашего с тобой договора и дальнейших дружеских отношений. Лошади должны быть всегда накормлены, напоены и оседланы днем и ночью – заруби себе на носу. В этом заключается залог как твоей, так и моей жизни. Ты должен все это хорошо усвоить и неукоснительно выполнять. Ну так что, согласен с моими условиями? – Пахом ответил мне радостной улыбкой. – Если так, то садись в «Газик» и поехали в бывшую немецкую колонию подбирать для нашей работы лошадей.

С этого момента и начался у нас с Пахомом процесс выживания.

Шеф, нам пора с Вами выпить еще рюмочку. Я Вам постараюсь доказать, что человек – творец собственного счастья».

Лицо Аркадия Львовича раскраснелось от выпитого и воспоминаний о прошлом. Я понимал его рассуждения – это было желание под действием алкоголя очистить свою душу. Обдумывая сказанное им, я вспомнил слова из священного писания, что тот, кто исповедуется не перед священнослужителем, ставит задачу перед собой не столько очистить душу свою, сколько испакостить твою. Я не был священнослужителем и в его пьяной исповеди не нуждался, но мне было интересно провести грань между желаемым и не желаемым. И чтобы провести ее, эту грань, я вынужден был слушать эти откровения, потому что в них раскрывается суть души исповедуемого. Ведь речь шла о моем подчиненном, которого я приблизил к себе, и я должен был до конца разобраться в нем, а потом уже решать по пути ли мне с ним. Я слушал молча откровения Аркадия Львовича, подливая в наши рюмки водку. Мои действия нисколько не мешали ему рассказывать о тех далеких событиях и о своем участии в них.

«…Итак, после нашего разговора Пахом стал моим спасительным «санитарным поездом», а раненых не надо было искать. Их подвозили в наш медсанбат днем и ночью, ведь шла жестокая бескомпромиссная война. И в этой смертельной схватке никто не надеялся на пощаду. Я понимал, чтобы придуманный мною спасительный поезд мог маневрировать, я должен был ориентироваться и в пространстве, и в постоянно меняющейся сложной фронтовой обстановке. Поэтому в качестве помощников в моем плане выживания первое место занимали полковые разведчики, так как они лучше всех знали фронтовую обстановку и дальнейшие действия врага. На этой почве я установил с разведчиками дружественные отношения. В этом мне помогало наличие неограниченных запасов стратегического сырья в виде медицинского спирта. В условиях суровой военной действительности медицинский спирт приобретал огромную жизненную силу, так как становился важным фактором выживания. Хочу отметить, что опыт Великой Отечественной войны показал, что хотя в рядах Красной армии количество раненых было выше, чем в немецкой армии, у нас от шока умерло гораздо меньше солдат и офицеров, чем в армии нашего противника. Миллионы жизней советских солдат и офицеров спасли никому не известные девушки-санинструкторы, в задачу которых входило оказание первой медицинской помощи на поле боя. Это они, эти молодые девочки в любую погоду под вражеским обстрелом подползали к раненому и вливали в него фронтовые сто грамм, которые помогали ему выжить. Да и сегодня алкоголь остается самым могучим антишоковым средством, а в условиях военного лихолетия он спасал от холода и слякоти, от мерзопакостных условий фронтовой жизни, от только что пережитых смертельных опасностей. Все перечисленные невзгоды подстерегали прежде всего разведчиков. Это они первыми встречаются с врагом лицом к лицу и лучше их никто не ориентируется в сложной боевой обстановке, их видение складывающихся ситуаций на фронте было тем спасательным кругом, который все время помогал нам с Пахомом на нашем «санитарном поезде» вывозить себя и раненых в безопасное место. Разведчики давно протоптали дорогу в наш медсанбат. Они приходили к нам регулярно перед уходом в тыл врага, а вернувшись назад, оставшиеся в живых приходили ко мне помянуть павших на поле боя своих товарищей. Благодаря непрекращающимся запасам спирта я точно знал предполагаемые действия противника и принимал свои меры для спасения. Если я получал от разведчиков сведения о том, что температура в радиусе действия нашего батальона поднимается (у нас с ними был такой пароль), я срочно вызывал Пахома, грузил на нашу санитарную бричку тяжелораненых и увозил их в тыл во фронтовой госпиталь для оказания им оперативной квалифицированной медицинской помощи.

Госпиталь находился на расстоянии шести километров от нашего медсанбата. Дорога до госпиталя растягивалась практически на целый день. Сдав раненых, я по рации связывался с полковыми разведчиками, которые имели свои позывные, и получал от них исчерпывающие сведения: «Аркадий, атаки фашистов все отбиты, ждем тебя с нетерпением». Получив благоприятные известия, загрузив наш «поезд» выздоравливающими, мы с Пахомом отправлялись в обратный путь. Однажды я потерял бдительность и чуть не поплатился за это своей жизнью».

Я наливал постоянно в рюмки водку, боясь остановить процесс исповеди Аркадия Львовича. Я вникал в каждое его слово, и меня все время мучило любопытство: до чего же может дойти человек в своем стремлении выжить и можно ли какой-нибудь меркой измерить глубину его падения. Лицо мое для собеседника оставалось непроницаемым, он чувствовал себя легко и непринужденно, рассказывая о своем изощренном способе выживания, с наслаждением выпивая водку и комфортно закусывая каждую очередную рюмку хрустящими под его крепкими зубами малосольными огурчиками.

«А дело было так.

Пришли ко мне разведчики всей группой перед началом операции в немецком тылу, чтобы принять перед походом к «Гансам» сто граммов и успокоить свою душу и нервы. Когда выпили по первой и командир разведгруппы лейтенант Казаков дал команду всем идущим в тыл врага сдать боевые награды – по существующим правилам все награды перед походом во вражеский тыл сдавались командиру, а он их передавал в особый отдел, где они хранились до возвращения разведчиков. Я с грустью наблюдал, как ребята снимали со своей груди боевые ордена и медали. А у меня в то время не было ни одной боевой награды, и такая на меня напала тоска, такая зависть, что я не выдержал и махнул вместе со всеми полкружки «спиртяги». Через несколько минут в моей голове зашумело, а в груди начало разливаться благодатное тепло, а потом на меня навалилось отчаяние и в голове промелькнула мысль: «А чем я хуже этих ребят-разведчиков? Ведь у меня есть все то же, что и у них: глаза, руки, ноги и уши. Так чем же я от них отличаюсь?» Я стал бормотать, что кому-то в этой жизни везет, а кому-то и нет, кого-то совсем никто не замечает. Командир разведчиков, услышав мои отчаянные жалобные слова, внимательно посмотрел на меня и вдруг сказал: «Я командир, я принимаю решение и я беру тебя с собой в нашу поисковую группу, которая прямо сейчас отправляется в тыл врага. Как смотрите на это, товарищи?» – обратился он к остальным разведчикам. Все дружно поддержали решение командира.

Я в течение нескольких минут переоделся в комбинезон, натянул на себя маскировочный халат. Командир проверил мое снаряжение, заставил меня попрыгать перед строем разведчиков и, убедившись, что мое снаряжение надежно укрыто в складках комбинезона и ничто не бренчит при движении, дал команду «вперед».

По-пластунски я дополз с группой разведчиков до нейтральной полосы, и вдруг со всех сторон ударили немецкие пулеметы. Над головой в черном небе повисли ослепительные белые ракеты, сразу стало светло, как днем, и мои ягодичные мышцы вдруг неожиданно перестали сокращаться. Я пытался пошевелить ими, но ничего не получалось, они меня не слушались. Я напрягал все силы, но сдвинуться с места был не в состоянии. Липкий пот заливал глаза и тек по моему телу. От напряжения мне показалось, что у меня по спине течет кровь. Я решил, что тяжело ранен и умираю. В это время ко мне подполз командир, он замыкал движение отряда. Увидев полную мою беспомощность он зашептал мне на ухо: