То не лёд трещит, не комар пищит - это ширится и растёт род Ивана Лукоморского
Annotation
То не лёд трещит, не комар пищит - это ширится и растёт род Ивана Лукоморского
Мачальский Д.
Мачальский Д.
Рожать, так рожать
Рожать, так рожать
– ВАНЯ-А-А-А-А!!! Ядрит твою через коромысло! ВАНЬША!!!
Словно рычание раненной и окружённой гиенами львицы потрясло Лукоморский дворец. Иван-царевич с перепугу попытался вскочить, но массивное кресло его порыва не поддержало, и они вместе грохнулись друг другу на спины. Сидевший напротив библиотечный Дионисий уронил с носа очки и со стола чернильницу-непроливашку. Очки, упав на ворох летописных сводов за последние две сотни лет, особо не пострадали, а вот не рассчитанная на такие нагрузки непроливашка с грохотом и брызгами разбилась об пол.
– Что?! Что?!
– засуетился Дионисий, пытаясь одновременно найти очки и ответ на животрепещущий вопрос: - Что случилось?!
Но Ивану-царевичу ничего объяснять было не надо. Он вывернулся из растерянных "объятий" кресла и молча бросился к двери - спасать любимую супругу... ну, или дворец от неё.
– Не подходи - зашибу!!! ВАНЬША-А-А-А!!!
Навстречу по залам и переходам стали попадаться обитатели дворца: сначала растерянно оглядывающиеся, а затем, ближе к источнику возмущения - в панике спешащие удрать подальше. И наконец, в Горнице Советов, как теперь именовало разросшееся царское семейство бывшую парадную светлицу, Иванушка врезался в толпу придворных, раздвинув которых, застал эпическую картину, достойную запечатления в скрижалях.
Прижавшись спиной к стене, там стояла его любимая, ненаглядная супруга с боевой табуреткой наголо. И такой яростью пылали её серые очи, такой решительностью веяло от всей фигуры, что даже скромная подставка для седалищ выглядела в её руке оружием массового поражения. Как иллюстрация её боевых возможностей, по полу были размазаны чьи-то склизко-зелёные останки.
– Иванко!
– прорычала Серафима, при виде царевича.
– Убери их от меня, а то я за себя не отвечаю!
– Ион! Скажи ей!..
– кинулась к нему царица Елена и безапелляционно потребовала: - Скажи ей немедленно! Ей нужно соблюдать режим! Вот же в книжке написано!
– И она потрясла увесистым томом с цветными картинками на обложке.
– Ванюша, милый!
– жалобно протянула руки царица-матушка.
– Что ж она, деточка наша, так надрывается! Что ж она, в тяжести-то, табуретами машет! Мы же ей только хорошего!..
– Ащь?.. Ларишка, шо говорят-то?
– наклонилась к внучке старая боярыня Серапея, стараясь разглядеть происходящее из-за спин боярства.
– Да говорят, бабушка - что ж она, царска дочь-то, а салата не ест!
– доходчиво объяснила боярышня Лариса.
– Ох, правда! Шаршка дожщь, а шама-то не ешт! Шщего только раждобрела!
– Какой дождь, бабушка, какой - добрела?! Того и гляди прибьёт кого!
– забеспокоилась Лариса и смело подала голос из "задних рядов": - Слышь, ты - дикая! А ну брось табуретку!
– Да!
– согласно приосанились стоящие впереди, как и положено, родовитые бояре и боярыни.
– В кого?
– прищурилась Сенька и первые ряды смущенно шарахнулись, попытавшись скрыться за спинами менее родовитых. Те с неожиданно свалившейся привилегией не согласились, и среди высокого собрания возникла некоторая иерархическая сумятица.
– Сень, Сень! Ты у меня, конечно, великая воительница... но зачем же табуретки ломать?
– Ваньша! Ванечка...
– Серафима опустила оружие возмездия и на глазах начала терять боевой пыл.
– Иванко, родной, они хотели... чтоб я вот это...
– она глянула на пол и вдруг аж скривилась от отвращения: - ЭТО ТАКАЯ ГАДОСТЬ!
– Это не гадость!
– воспылала праведным гневом Елена.
– Это шпинат - последняя разработка стеллийских мудрецов!
– Ну, Сенечка, ну, родная, а может это полезно?
– исключительно в миролюбивых целях предположил Иванушка.
– Эта зелёная хрень?!
– взвилась Сенька.
– Я что - коза?!
– Это не хрень!
– попыталась восстановить реноме своей родины Елена.
– Да!..
– попыталась поддержать её Арина, но неожиданно вспомнила вкус этого новомодного средства для субтильности... и добавить ничего не смогла.
– Ваня, Ванюша, Ваньша!
– вдруг быстро заговорила Сенька, ухватив любимого за руки и отчаянно глядя ему в глаза.
– Давай уедем, а?
– Ну, Сенечка, - испугался царевич.
– Куда же мы уедем-то - на девятом месяце?