Однако не только мученический подвиг Николая II остаётся сегодня непонятым. Непонятым остаётся Николай II и как государственный деятель, как великий устроитель Земли Русской. У нас до сих пор не осознают или не хотят осознавать и принимать его опыт модернизации России, проведенный при политике народосбережения, а не народоуничтожения. Тот невиданный темп, который придал Николай II своим реформам, модернизации русской экономики и промышленности, образования, здравоохранения, сельского хозяйства, был не только вполне сопоставим с Петровскими реформами, но и во многом опережал их. К тому же, в отличие от преобразований Петра Великого и даже Александра II, Николай II не предавал своим реформам характер «шоковой терапии», что делало их в глазах народа «незамеченными». У нас же до сих пор многие продолжают всячески принижать и искажать неоконченные итоги реформирования страны Государем и поднимать на щит ту чудовищную вивисекцию, которую осуществили над Россией большевики, начиная от Ленина, Троцкого и Сталина и заканчивая Хрущевым и Горбачевым.

Николай II вступил на престол исполненный самых благих намерений, убежденный в необходимости обновления общества при сохранении Самодержавия и «заветов родной старины». Во всех отраслях государственной жизни он был новатором, но новатором эволюционным, а не революционным. Говорят, что Пётр Великий мечтал увидеть результат реформ ещё при своей жизни. Отсюда он неимоверно спешил сделать как можно больше и наряду с действительно великими преобразованиями поднял «Россию на дыбы». Николай II «Россию на дыбы» поднимать не хотел и думал о грядущей жизни ее народа. Революция в любом ее виде была органически чужда ему. Между тем русское общество революцией жило и «дышало». Причем не обязательно революцией социальной, сопровождаемой свержением государственного строя. Сторонников таковой было в общем немного. Но революция социальная не сваливается на страну как снег на голову. Она вырастает из сотен, тысяч маленьких «революций», маленьких предательств вековых идеалов предков, их уклада жизни, их обычаев и, конечно, их Веры, мировоззрения и мироощущения. Казалось бы, что страшного? Здесь не говели в Великий пост, там повторили сплетню о Царствующем Доме, пропустили клевету на Государя, там увлеклись модными марксизмом, масонством, вульгарным дарвинизмом. Дальше – больше. Здесь посочувствовали террористам «Народной воли», Боевой организации эсеров, поаплодировали убийствам царских министров, а там уже два шага до финансовой и личной поддержки революции. Шаг за шагом русское общество отступало от Христа и Его заповедей, превращая Православие в красивую обрядность, традицию, теряя при этом живую веру. Член Царствующего Дома, Великий Князь Александр Михайлович называл Святое Православие «опасной сектой». В 1916 г. в издании Служебника карманного формата на обычной схеме расположения частиц на Дискосе изъяли особую частицу за Императора. По словам протоиерея Валентина Асмуса: «Даже в недрах Святейшего Синода прокладывал себе путь антимонархизм, в данном случае на волне клерикальных настроений. Именно в этом нужно видеть причину позорной пассивности Синода в судьбоносном феврале перед тем, как он покорно самоликвидировался по указке новой, “демократической” власти» {9} .

По мере того как православное самосознание уходило из русской правящей элиты, ему на смену приходили разного рода суррогаты, причудливые смеси из мистики, оккультизма, масонства, социализма, богоискательства. Это было модно, престижно, увлекательно. Газеты пестрели от рекламы всякого рода гадателей, предсказателей, ясновидящих. С увлечением занимались спиритизмом и столоверчением, сеансы которых проходили в различных салонах.

Чем больше люди отходили от Христа, тем они меньше понимали Николая II, в котором, как ни в ком другом, русское начало не нашло себя в такой полноте, с такой ясностью и с такой силой. В последнем Государе, как в зеркале, отразилась душа России, ее верность и любовь ко Христу, ее имперская мощь, ее голгофские муки и крестная смерть. Л. П. Решетников отмечает, что «неприятие именно такого Царя создавало условия для распространения различных измышлений о профессиональных и человеческих качествах Государя. Всё это вполне объяснимо: Царь, говоря современным языком, оставался в православном “поле”, а его оппоненты из политической и интеллектуальной элит давно это поле покинули» {10} .

Именно в это время эти «оппоненты» окончательно перестали понимать суть и смысл Самодержавия. Поэт Д. С. Мережковский называл Самодержавие «легендой прошлых веков», а граф Л. Н. Толстой отжившей «формой правления, могущей соответствовать требованиям народа где-нибудь в Центральной Африке». Результатом этого состояния стал процесс десакрализации жизни русского народа в целом. Отсюда к началу XX в., по словам доктора исторических наук А. Н. Боханова, «понятие “Царь” не воспринималось больше сакральным символом, в “обществе” никто и не вспоминал, что “Царь – устроение Божие”. В Миропозаннике видели только властителя, наделённого, как немалому числу людей казалось, слишком широкими властными полномочиями. И всё. Общественное сознание постепенно становилось не только просто нерелигиозным, но и активно антицерковным, а потому и антицарским» {11} . Либеральный публицист и масон Д. В. Философов был вынужден признавать: «Заключить из всего произошедшего, что Николай II должен нести ответственность за настоящий хаос, значило бы вынести ему несправедливый приговор. Он не виноват в смертельном кризисе своей Империи. Эта Империя была больна уже тогда, когда он ее унаследовал» {12} .

Поэтому подавляющая часть коренных проблем и неудач Российской империи начала XX в., которые относят к «ошибкам» и «недостаткам» Николая II, является на самом деле проявлением этой смертельной болезни, поразившей русскую государственность. Непредвзятый взгляд на исторические события той эпохи отметит, что именно Николай II взялся не только врачевать эту болезнь, но и добился больших успехов в ее исцелении. Общество же не только не помогало Царю в этом, но, наоборот, мешало ему. Каждый раз, ставя Царя в тяжелейшие политические условия, из которых ему приходилось с большим трудом выпутываться, общество обвиняло его в «неправильности» и «неспособности» разрешить создаваемые им же, этим обществом, проблемы. Для большей части русской либеральной элиты Николай II был косным реакционером и консерватором, упорно цепляющимся за власть. Подлинные же личные качества Императора Николая II как человека и государственного деятеля эту элиту мало интересовали, так как она изначально видела в нем главное препятствие для достижения своей основной цели: политико-социального переворота и отстранение от власти старой элиты. Как верно отмечает доктор исторических наук Б. Н. Миронов: «Непосредственная причина революции заключалась в борьбе за власть между разными группами элит: контрэлита в лице лидеров либерально-радикальной общественности хотела сама руководить модернизационным процессом, который почти непрерывно проходил в России в период Империи, и на революционной волне отнять власть у старой элиты – Романовской Династии и консервативной бюрократии» {13} .

Поэтому чем успешнее Николай II решал те или иные проблемы, чем свободнее и богаче становилась при нем жизнь народа, тем больше контрэлита твердила о его «слабости», «реакционности», «бездарности» и «религиозном фатализме». Россия воспринималась представителями этой контрэлиты страной «кнута и виселицы», а Самодержавный строй – не поддающимся реформированию средневековым пережитком. В действительности Император Николай II никогда не опирался только на одну политическую силу, никогда не выражал пристрастие к одному только политическому полюсу. Из-за этого он подвергался неприятию как со стороны либералов, так и со стороны довольно значительной части крайне правых. Если Царь держался жестко и боролся с революцией – левые называли его «Николаем Кровавым», открывал Думу и разрешал свободы – правые называли его безвольным «Миколой Милушкой». При этом и те и другие не хотели понимать всю сложность положения, в каком оказалась русская государственность в начале XX в. В то время, когда ситуация требовала от русского общества отказа от политических и партийных амбиций, радикалы всех мастей и оттенков, мыслители и поэты, государственные мужи и промышленники, издатели и публицисты, навязывали свои рецепты спасения Отечества и осуждали Правительство. Осуждение и отрицание постепенно становились смыслом и сутью их деятельности. Быть хоть немного, но «революционным» становилось модным. Как заклинания повторялись слабые вирши психически неуравновешенного К. Бальмонта: «Наш Царь – Мукден, наш Царь – Цусима», и никому в голову не пришло ответить: «Наш Царь – железные дороги, наш Царь – самые низкие в мире налоги, наш Царь – народное образование, наш Царь – самое демократичное рабочее законодательство, наш Царь – свобода и честь Родины».

Если мы проанализируем русское общество начала XX в., то увидим, что подавляющая его часть не любила своего Государя. Эта нелюбовь объясняется многими причинами, но которые, как это ни странно может прозвучать, объясняются не личными качествами Николая II, а личными качествами представителей русского общества. То есть оно не любило в Николае II то, что некогда было присуще ему самому и что оно во многом утратило к началу XX в. Наблюдая в последнем Царе такие личностные качества, как глубокая вера в Бога, самоотверженная любовь к Родине, благочестие, оно ощущало к ним самые отрицательные чувства, ибо само оно было безбожным, космополитным и нечестивым. Как хорошо сказал протоиерей Дмитрий Смирнов: «Государь Николай II и его Семья своей благочестивой жизнью были немым укором тому высшему обществу, которое жило совсем не так» {14} . Говоря об этом, мы вовсе не утверждаем, что каждый в отдельности представитель русской элиты обладал этими отрицательными качествами. Среди нее было много достойных людей, в том числе и настроенных оппозиционно, которые были преданы Царю и России. Но общий тренд, общая направленность российского общества были именно такими, какими мы их назвали выше. У Николая II и большей части общества были разные цели: Царь хотел отстоять самобытность России, пусть и сильно модернизируя ее, общество хотело из России «сделать» Францию или Швейцарию. Общество переставало любить Царя, а значит, и Россию. В. В. Розанов точно заметил, что «мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся» {15} .

Небывалый рост народного благосостояния, которым была отмечена вторая половина царствования Императора Николая II, воспринимался либеральной элитой совершенно «недостаточным», а народом – как результат исключительно своего труда. Богатство, нажива, комфорт все больше становились целью не только буржуазии, но и крестьянства. Но Николай II не разделял политической, экономической модернизации без укрепление святого Православия. Все реформы последнего Государя шли на фоне православного расцвета, прославления святых, строительства храмов и монастырей. Но эта сторона деятельности Николая II не находила нужного понимания ни в обществе, ни в народе, потому что она вступала в противоречие со все более усиливающейся тягой их к физическому благосостоянию и наживе. Л. П. Решетников отмечает: «Россия становилась богатым, сытым и процветающим государством. Но, как ни парадоксально, именно этот материальный рост стал одной из главных причин революционизации общества. Многие не выдерживали испытания богатством или достатком, им хотелось отбросить строгие моральные правила, жить “свободно”, пойти по пути, по которому уже двинулись Франция и другие европейские страны. Монархия, с её духовно-нравственным кодексом, накладывающим на весь народ, прежде всего моральные обязательства, первым из которых было беззаветно служить России, в начале XX века уже мешала. Личность Государя Николая II вызывала непонимание и раздражение» {16} .