Яцек слушал внимательно. Настолько внимательно, что Бурцев мысленно обругал себя: не стоило, наверное, болтать в присутствии рыжего о цели путешествия Аделаиды.

— Вообще-то у тебя есть возможность доказать правдивость своих слов, Вацлав, — задумчиво сказал польский рыцарь. — Кто-нибудь другой приказал бы тебя повесить без разбирательств…

«Ну, это мы уже проходили!» — Бурцев вспомнил гонца Генриха Благочестивого и его краткое «вздернуть».

— … но я в подобных делах больше полагаюсь не на скоропалительное решение смертных судей, а на высшее провидение. Законы Польской правды позволяют обвиняемому уповать на Божий суд. И я спрашиваю тебя, Вацлав, согласен ли ты подвергнуться испытанию и доказать свою невиновность на этом суде?

— А если откажусь?

— Тогда — петля. Без всякого суда.

Бурцев понятия не имел, в чем заключается Божий суд по Польской правде тринадцатого века. Однако не ведомое испытание предпочтительней верной смерти. Может быть, перед Божьим судом полагается накормить обвиняемого или хотя бы развязать ему руки.

— Согласен. Валяй, Освальд, суди.

— Прекрасно! Обойдемся без лавников [6] и коморников [7] . Я не прибегал к их помощи, когда разбирал жалобы на землях Взгужевежи, не потребуются они мне и здесь.

Освальд заметно приосанился. Он явно страдал от комплекса непризнанного юриста и намеревался использовать предоставившуюся возможность поиграться в правосудие. А может быть, у этой лесной братии просто не хватает других развлечений, и Божий суд, чем бы он там ни был, для них — единственно доступное шоу?

— Божий суд! — громогласно провозгласил Освальд. Обнаженный меч в его руке взметнулся к небу.

— Божий суд! Божий суд! Божий суд! — загомонили лесные воины. Все побросали свои дела. Даже повара, плеснув на угли водой, оставили вертел с недожаренной тушей вепря.

Не прошло и трех минут, как вокруг Освальда и Бурцева столпились обитатели лагеря. Пропускать Божий суд не хотел никто. Не повезло только лучникам дядьки Адама — им надлежало сторожить княжну в шатре.

Радостный галдеж прекратился, стоило Освальду еще раз взмахнуть обнаженным мечом. Наступила тишина. Голос рыцаря зазвучал громко и торжественно:

— Вацлав, ты не признаешь обвинения в пособничестве язычникам, так ли это?

— Так.

— И ты не можешь выставить перед судом свидетелей в свою защиту?

— Вообще-то могу. Княжна…

— Агделайда, дочь краковского князя Лешко Белого, не будет твоим свидетелем, ибо она не могла знать о твоих тайных помыслах. Княжне неведомо, куда ты на самом деле намеревался ее везти. Есть ли у тебя еще свидетели, готовые подтвердить твою не виновность?

— Нет.

— В таком случае ты можешь доказать свою правоту в священном поединке. А если по какой-либо причине не можешь биться, тебя подвергнут испытанию железом или водой.

— То есть как это? — насторожился Бурцев.

— Тебе придется пройти голыми ногами по раскаленному железу. Или пронести его в руках. Затем твои раны обвяжут воском и травами, а на третий день снимут повязки. Если ожоги не заживут, ты будешь признан виновным.

— А испытание водой?

— Оно пройдет в озере, куда впадает наш ручей. Тебя привяжут к бревну и бросят в воду. Твоя вина будет доказана, если бревно перевернется и ты окажешься под водой.

— Поединок, — угрюмо произнес Бурцев. — Я выбираю поединок.

Толпа возликовала. Оно и понятно — гладиаторский бой не идет ни в какое сравнение с занудной возней железного или водного испытания.

Снова взметнулся вверх меч Освальда. И снова крики смолкли.

— Да будет так! Ответчик Вацлав, против которого свидетельствовал кмет Яцек, по доброй воле выбрал поединок. Пусть же Господь укажет нам правого.

— Я что, должен биться с ним? — Бурцев уставился на Яцека. Тот в ужасе попятился. Справиться с таким пугливым противником не составит труда — это ведь ясно и без веяких Польских правд.

— Нет, Вацлав, — покачал головой Освальд. — Яцек лишь свидетель, а обвиняю тебя сейчас я.

— Значит, моим противником будешь ты? — еще рольше удивился Бурцев.

Благородный предводитель партизан усмехнулся:

— Твоя дерзость начинает мне нравиться, Вацлав. Но ты опять ошибаешься. Устраивать турнир с простолюдином я, разумеется, не стану. Ты не рыцарь, а потому я выставляю против тебя своего оруженосца… Збыслав, выйди сюда!

Толпу без особых усилий растолкал кривоногий круглолицый здоровяк разбойничьего вида. Типчик еще тот! Шея — обхватишь и не удержишь. Рост — ненамного меньше, чем у Бурцева. Плечи — что омоновский щит, положенный поперек. А мускулистые руки средневекового качка, казалось, играючи сомнут не только подкову, но и любой шлем. Вместе со всем содержимым. Если бы вместо грязных косм непокрытый затылок Збыслава венчал стриженый ежик волос, оруженосец Освальда сошел бы за типичного боевика эпохи рэкетирского расцвета.