Шок обновлений стал общим рефреном века чудес, начавшегося с изобретением телеграфа: от швейной машинки до английской булавки, от элеватора до паровой турбины человечество неслось вперед, все быстрее и быстрее, и технология всегда опережала человечество в способности ее осознать. Чем станет генная инженерия – радикальным средством лечения рака или дешевым оружием массового уничтожения? Кто знает… Как следует из закона Мура, технология развивается скачками, изменяясь по экспоненте с той или иной степенью. Наш ум – или, по крайней мере, сумма наших умов, совместно функционирующих в сумбуре различных институтов, компаний, правительственных учреждений и иных форм коллективного предпринимательства, – медленно тащится своей дорогой, трудясь осознать, что сотворил Господь или человек.

«Будущее, – сказал однажды писатель-фантаст Уильям Гибсон, – уже здесь. Только оно неравномерно распределено» [24] . И это не остроумное наблюдение – это неоспоримая истина. Даже в Бостоне – городе, который оба автора этой книги называют родным, – десятилетия прогресса, кажется, бесследно истаивают во времени, которое вам нужно, чтобы добраться из жужжащих, как ульи, лабораторий MIT до испытывающих острую нехватку финансирования общественных начальных школ на другом берегу реки.

Вернемся ненадолго к братьям Люмьер и их головокружительному, но фрагментарному изобретению движущихся картинок. Почти десятилетие вещи следовали в русле статус-кво. А потом, в 1903 году, Джордж Альберт Смит – гипнотизер, медиум и английский антрепренер, ухватившийся за стремя новой идеи, – заснял двух чистенько одетых детишек, ухаживающих за больным котенком. Это была всего лишь домашняя сценка, популярная у клиентов Смита – аудитории среднего класса Викторианской эпохи. Но зрителю было трудно разобрать детали сценки, где девочка кормит с ложечки спеленутого котенка. И Смит предпринял радикальный шаг – он придвигал камеру все ближе к объекту, пока в кадре не остались только котенок и рука девочки. К этому времени традиционная мудрость гласила, что подобная композиция ввергнет зрительскую аудиторию в онтологическую дилемму. Что произошло с девочкой? Ее разрезали надвое? Смит решил испытать судьбу и включил этот вариант в окончательный монтаж. Зрители отреагировали положительно. Так Смит изобрел крупный план [25] .

Задумайтесь: понадобилось восемь лет, сотни съемочных групп и тысячи фильмов, прежде чем кто-то подумал о новой технологии как о чем-то большем, нежели двухмерная сценка. Это простое новшество запустило в действие период экспериментирования и прогресса в кино. Но прошло еще двенадцать лет, прежде чем появилась кинолента Д. У. Гриффита «Рождение нации», которую современная аудитория согласилась бы признать таковой [26] . И не потому, что технология тогда не существовала, но потому, что, в конечном счете, технологии – это просто инструменты: бесполезные статичные объекты, пребывающие в подобном состоянии, пока их не оживит идея человека.

На протяжении внушительной части земной истории изменения были редким товаром. Жизнь возникла 4 миллиарда лет назад. Понадобилось еще 2,8 миллиарда лет, чтобы открыть секс, и еще 700 миллионов лет, прежде чем появилось первое существо с функционирующим мозгом. Первая амфибия выбралась на сушу по прошествии еще 350 миллионов лет. Действительно, сложная жизнь – очень недавнее явление на нашей планете. Если бы мы сжали историю Земли в один-единственный год, то сухопутные животные вышли бы на сцену 1 декабря, а динозавры прятались бы до рождественского утра. Гоминиды начали бы ходить на двух ногах примерно в 23:50 в канун Нового года, а задокументированная история зародилась бы за несколько наносекунд до полуночи.

И даже при этом изменения тащатся черепашьим шагом. Теперь давайте представим, что эти последние десять минут (эра «поведенчески современного» человека) составляют год. Итак, до декабря не происходит ничего. Шумеры начинают делать бронзовые отливки в первой неделе декабря, первые задокументированные языки возникают в середине месяца, а христианство начинает шагать по миру 23 декабря. Но для большей части людей жизнь по-прежнему груба, жестока и коротка. Как раз перед рассветом 31 декабря ход истории наконец-то начинает убыстряться, когда массовое производство входит в индустриальную эпоху. В то утро Землю пронизывают рельсы поездов, и люди наконец-то могут двигаться со скоростью быстрее четырех лошадиных ног. Остаток дня насыщен деятельностью: примерно в 2 часа пополудни показатели детской смертности и продолжительности жизни (практически не менявшиеся после исхода евреев из Египта в январе) улучшаются с изобретением антибиотиков. Ближе к вечеру над землей поднимаются самолеты, а богатые корпорации начинают приобретать большие ЭВМ примерно к ужину.

Понадобилось 364 дня, чтобы население Земли достигло миллиарда. К 7 часам вечера на планете уже 3 миллиарда жителей, и мы только что откупорили первую бутылку шампанского! До полуночи население удваивается, и при таком темпе (примерно миллиард каждые 80 минут) мы достигнем ожидаемой численности к 2 часам утра в день Нового года [27] . В какой-то недавней точке – геологическом эквиваленте одного удара сердечка колибри – всё, от скорости передвижения и роста населения до количества информации, которой ныне обладает наш вид, начнет расширяться во все стороны. Коротко говоря, мы вступаем в экспоненциальную эпоху.

Однако «большой сдвиг», как его окрестило в 2009 году влиятельное издание Harvard Business Review [28] , начался примерно в 10 вечера, когда произошли две уже упоминавшиеся революции: интернет и кристалл интегральной схемы. Вместе оба эти явления провозгласили начало сетевой эпохи и нагляднейший отрыв от эпохи индустриализации, какого история не знала доныне.

Со всей очевидностью можно утверждать, что первичное условие сетевой эпохи – это не просто быстрое, но постоянное изменение. Всего за несколько поколений – с 10 часов вечера, если пользоваться нашей годичной метафорой, – периоды стабильности стали короче, а дизруптивные сдвиги к новым парадигмам – все регулярнее [29] . А грядущие прорывы в таких областях, как генетика, искусственный интеллект, промышленность, транспорт и медицина, только ускорят эту динамику. «Что если историческая модель – разрушение, за которым следует стабилизация, – сама уже разрушена?» – задаются вопросом авторы «Большого сдвига» в статье «Новая реальность. Постоянное разрушение» [30] .