В этой жизни у каждого человека много имён. Одни появляются и исчезают, другие остаются с ним навсегда. И после смерти человека не дают о нём забыть тем, кто продолжает жить.
Имена человеческие
Сборник рассказов
Вера Лоранс
Один день Митькиной жизни
Митька сошёл с поезда рано утром. Хмуро кивнул проводнице, пожелавшей "всего хорошего", и зашагал по перрону. У здания вокзала никого не было, только большая чёрная собака лежала, свернувшись в клубок. Митька присел на корточки рядом и протянул руку:
– Ну, здравствуй, пёс! Вот я и вернулся…
Собака ощетинилась и зарычала. Митька в момент отдёрнул руку и поднялся:
– Вот, значит, как меня тут встречают? За своего не признали, значит…
Порылся в рюкзаке, вытащил примятую пачку, достал из неё последнюю сигарету. Пустую пачку, прицелившись, бросил в собаку и попал в тощий бок. Собака поднялась и, пригнув голову, куда-то пошла. Митька чиркнул спичкой, глядя ей вслед:
– Вот, значит, как. К ласке не привычная. Гоняют все, вот и не привыкла. Руку протянул – рычать сразу. Думала, ударю. Правильно думала. Человек, когда руку протягивает, скорее ударить хочет, чем погладить. Даже если кусок хлеба в руке держит.
Оглянулся по сторонам. Здание вокзала было прежним, таким же серым и ободранным. Зато с двух сторон лепились к нему теперь разноцветные ларьки.
– Прям гирлянды… Понастроили… И продают всякую муть.
Митька докурил и, не спеша обойдя вокзал, вышел к прилегающей улочке. До дома идти было километра два, но после трёхсуточного сидения и лежания в поезде размять ноги не мешало. Да и ни на чём не доедешь в эту пору – автобусы не ходят ещё, редким такси невыгодно на вокзал заезжать – пассажиров, если и бывают ночью, не больше одного-двух. Потому что только два поезда останавливаются на станции, остальные мимо проносятся.
В некоторых домах уже горел свет, и хлопали двери.
– На парашу встали, – мелькнула мысль. И тут же картинки, всплывшие в памяти, замельтешили, сменяя одна другую.
Бутерброд летит в его сторону и шмякается маслом вниз.
– Зачем еда уронил? Руки дырявый? – татарин Ибрагим смеётся, показывая гнилые зубы.
– Ничё, поднимет, – шестёрка Сашок уже сверлит его своими глазками-буравчиками, заранее выбирая место на теле, которое будет мять своими руками, нашёптывая при этом гадости.
Митька стоит на четвереньках и подбирает губами остатки хлеба на полу. Всё, теперь только масло с пола слизать – и порядок…
Навстречу кто-то едет на велосипеде. Митька вертит головой вправо-влево, ищет, куда бы спрятаться, хлопает себя по лбу:
– Свобода, брат!
Подъехавшая тётка круто виляет влево от хохочущего посреди улицы парня и набирает скорость. Митька свистит ей вслед и идёт дальше.
Ещё пол квартала пройти, и будет клуб. На дискотеку ходили три дня в неделю – в пятницу, субботу и в воскресенье. Не всегда даже внутрь заходили – в хорошую погоду можно было постоять или посидеть возле стены клуба. Музыку было слышно. Теперь, наверное, песни другие. Раньше слушали "Розовые розы…" или " Владимирский централ". Знать бы тогда, какой он, этот централ, на самом деле… Пока мысли эти в голове крутились, и не заметил, как до клуба дошёл.
На крыльце лежала собака. Когда Митька стал подходить, ощетинилась, залаяла.
– Сколько вас здесь развелось, – подумал мимолётом. Подобрал камешек с земли, прицелился. Отчего-то передумал кидать и опустил камень в карман.
Минут двадцать шёл, ни о чём уже ни думая. Навстречу попадались немногочисленные прохожие, спешащие на работу. Угрюмые и не выспавшиеся, в серых одеждах, похожих на робы. Никого из знакомых.
Наконец показался дом. Вошёл в подъезд и стал подниматься по лестнице.
Там он много раз представлял себе, как вернётся домой. Два лестничных пролёта за пять секунд, на одном дыхании, через две ступеньки сразу – так он возвращался домой со школы. Таким он представлял себе и своё возвращение. Но сейчас поднимался по лестнице медленно, ставя ногу на каждую ступеньку поочерёдно, не пропуская ни одной. Словно соскучился по всем этим ступенькам и здоровался с каждой своими шагами. Дошёл до площадки второго этажа, остановился перед дверью, обшитой коричневым дерматином. В левом нижнем углу – чёрный квадрат. Его наклеивали, когда Митьке ещё лет двенадцать было.
Постоял перед дверью, повертел головой вправо-влево. Нажал на звонок – сначала нерешительно, пару раз подряд, потом прижал палец к звонку и не отрывал, слушая дребезжание.
Послышались шаги.
Дверь чуть приоткрылась, удерживаемая натянутой цепочкой, тут же захлопнулась И распахнулась через секунду уже во всю ширь.
– Митька! – сдавленным криком материнский голос заставил его на миг только отшатнуться. Но тут же он раскинул руки…