У дядюшки и впрямь все было на мази. Четверо крепышей в такой же серой судейской одежде, шустро надели на нас кандалы, освободили от остатков оружия, которое их начальник прихватил с собой, а после шустро повели на выход.

– Что, вы тоже против нас будете свидетельствовать? – не удержавшись, спросил я у сестер Гарольда, которые так все это время и просидели молча. – Тоже любопытно глянуть, как нам руки-ноги рубить будут?

Ответа не последовало.

– Да какая вам разница? – без тени недовольства и даже как-то учтиво сказал мне судейский. – В Силистрии показания женщин судом не рассматриваются. Кто будет им верить, по крайней мере, находясь в здравом уме?

За воротами нас поджидала черная карета с задернутыми шторками окнами и без каких-либо гербов на дверях. Нас шустро запихнули в нее, и она мигом тронулась с места.

Что меня немного удивило – к нам никто не присоединился. В смысле – в карете кроме меня и Гарольда никого больше не было. У нас в Раймилле тоже подобные черные экипажи имелись, правда, немного по-другому выглядящие, но назначение у них было такое же – перевозка опасных преступников. И тех, что на корону злоумышляли, и тех, что попроще – убийц там, или грабителей. Как правило, везли их после оглашения приговора от тюрьмы до Веселой площади, где злодеи и заканчивали свои дни в петле или от топора палача.

А здесь – ничего подобного. Нет, с каждой из сторон кареты на приступках имелось по дюжему молодцу в сером, и на козлах двое устроились, но это все не то. Вот у нас, помню, по четыре судейских прямо в карету набивалось. Сам видел не раз такое на Веселой площади – сначала слуги закона из экипажа вылезают, а уж потом преступник, цепями звеня, выбирается.

Я-то на казни любил дома ходить. Нет, сам процесс мне не нравился, чего в нем хорошего? И потом – сейчас вон тот бедолага на эшафоте, а завтра, не приведи боги, ты сам. Подумать страшно. Но вот по чужим карманам шарить в то время, когда злодея жизни лишают, просто прекрасно. Все кричат, все ждут чужой смерти, а потому за своим добром следят не так внимательно, как обычно. Я как-то раз у одного благородного кошель таким образом стянул, так в нем аж два золотых оказалось, и еще серебра добрая пригоршня!

Хотя, если честно, меня бы на Веселой площади казнить не стали, не стоит себе льстить. Мелковат я был для нее, не те грехи. Меня бы вообще казнить не стали. Скорее всего, продали на угольные копи, где всегда люди нужны. А что тут удивительного? Там работники мрут как мухи. А так все что-то да получают – король пару серебряков за мою шкуру, владельцы угольных копей нового работника, а я заслуженное наказание и непременную смерть лет через семь-восемь. Как свои легкие, от угольной пыли черные, выблюю, так и сдохну.

Конец ознакомительного фрагмента.