Семен Самсонович слушал меня. Наконец стало вечереть, солнце близилось к закату, мы попросились у крестьянина, не помню какого села, переночевать. Крестьянин нас принял с лаской, накормил нас. Под впечатлением дневного разговора мы долго не могли уснуть, но наконец сон взял свое и мы заснули крепким сном.

Дедушка Семен встал рано, разбудил и меня, хозяин нас накормил молоком, яйцами, и мы опять пошли дальше. Семен вспомнил наш вчерашний разговор и начал продолжать его в том же самом духе:

«Вот, раб Божий Ягорий, ты вчера говорил о любви к Богу, да, это было мне по сердцу, и что ж, если ты будешь просить у Бога такой любви, Он ведь всемогущ, может тебе и даровать ее. Ты только проси Бога. А было ли тебе когда-нибудь видение какое?». – «Нет». – «А ведь многим святым были видения». – «Дедушка, мне ничего не надо, я очень хотел бы превратиться в одну любовь, чистую любовь к Богу. Меня больше всего к этой любви влечет то, что Сам-то Бог, кажется, больше Себя любит Свое творение. Когда я вдумаюсь: сколько на небе звезд, а на этих звездах, быть может, тоже кто-нибудь да живет, посмотрю на землю – все зеленеет, цветет, птички радуются, поют, кузнечики стрекочут, ах. Да как же Его не любить! Вот почему я хотел бы весь превратиться в любовь к Богу».

«Да, дитя мое, любить Бога – надо отречься от себя. Говорят, есть великие угодники Божии на старом Афоне, вот бы там привел Бог хоть один раз побывать, а потом уже и умирать можно».

Я за эти слова сразу ухватился. Мне было очень интересно знать, где этот Афон находится, но спросить Семена я не мог, не мог потому, что как-то еще не проник хорошенько в его слова. Я больше всего думал о любви к Богу. Мое детское сердце в это время от таких сладостных бесед все горело любовью к Господу. Было около полудня. Семен был задумчив. Шли мы лесом. Семен взглянул на меня, вздохнул и сказал:

«Сойдем немножечко с дороги в сторону и присядем, я устал». Свернули мы с ним с дороги и сели под дубом.

«Ягорий, давай-ка помолимся Господу Богу, Он ведь Отец наш», – сказал Семен.

Семен молился, стоя на ногах, а я стал на колени, когда же он запел своим старческим голосом «Отче наш» и пал на колени, тогда сразу загорелось мое сердце каким-то необыкновенным огнем любви, точно как в первый раз со мной было в Лужках: слезы заструились из моих очей, обильный пот выступил по мне, и я не мог удержаться от того, чтобы не утаить от Семена такое состояние души моей. Чем дальше пел Семен, тем все более и более наполнялась душа моя пламенем неизреченной любви к Богу. Так жаждал я в это время сгореть и превратиться в это сладкое пламя любви к Господу, стать одной любовью к своему Творцу.

Когда Семен кончил петь «Отче наш», я уже лежал на земле, совершенно обессиленный, изнеможенный от того огня, который горел в душе моей. Через час мы встали и отправились дальше. Шли мы молча, но на душе у нас было спокойно. Солнце уже закатывалось, а до ближайшего села было еще далеко.

«Семен Самсонович, – спросил я, – а ты вчера говорил о старом Афоне, если что знаешь, скажи мне о нем». – «На Афоне живут одни святые, избранные рабы Христовы, – начал говорить Семен. – Из них некоторые видели там Матерь Божию, а другие до самой смерти своей видят Ее и беседуют с Ней. Так мне передавали те, кто был на этой святой горе. Вот бы тебе, моя ягодка, отправиться туда. Я думаю, что ты там будешь». – «У меня, дедушка, паспорт только на три месяца дан и денег только один рубль имею». – «Ягодка моя, если угодно Богу, то Он все тебе даст, и ты будешь на Афоне. Ты помнишь, что тебе сказал о. Иосиф в Задонске. Он предрек тебе быть на Афоне. Афон – жребий Божией Матери. Ты будешь на Афоне, так мое сердце говорит мне».

Дальше я не мог слушать, я упал к ногам Семена и горячо стал просить его, чтобы он помолился обо мне Царице Небесной. Видя меня лежащим у его ног, Семен заплакал, как ребенок, и, поднимая меня, говорил: «Я верю, что в нынешнем году будешь на Афоне, но оттуда вернешься опять в Россию».

Вошли мы в село, переночевали. Утром рано опять пошли дальше. Удивительное дело, чем дальше идем, тем я все более и более восхищаюсь творением живого Бога.

Всякий человек, всякое животное, букашки, кузнечики, цветы, всякая травка так мне близки, родны, что я даже целовал их, как своих родных братьев и сестер. Радостно мне было тогда! Как-то во время этого пути Семен заболел, мне было очень жаль его, я достал ему молока, попросил крестьянина истопить для него баню, крестьянин позволил, я вытопил баню, наносил воды, нагрел ее и повел Семена в баню. Выкупал я его, попарил как следует и на другой день Семен мой был здоров.

Так мы шли с ним в Киев. Каждый день мы в поле молились Богу, каждый день мы в поле беседовали о Боге, о царстве небесном. Легко было у нас на душе. Мы чувствовали себя владыками, царями на земле. Вся природа как бы ликовала с нами. Я особенно хорошо чувствовал себя, когда приходилось идти нам по полям и лесам. Будили мою душу жаворонки, соловьи, дрозды, щеглы, журавли, вообще все птицы, животные, леса и травы, а ночью звезды небесные. Шли мы так двадцать суток, на двадцать первом дне вступили мы в Киев. Здесь меня особенно поразило лаврское пение: мне казалось, если бы дьявол хотя бы один раз заглянул в Успенский храм этой лавры, то он, услышав лаврское пение, наверно покаялся бы.

В лавре я пробыл только несколько дней. Семен мой, посетив все святыни города Киева и распростившись со мной, отправился обратно домой, а я остался в Киеве. Пробыв еще несколько дней в лавре, я горячо помолился Господу Богу и решился пешим отправиться в Одессу, а оттуда и на святой Афон. Это было в начале так июня. Шел я больше по железной дороге, так как боялся заблудиться. Шел я один. Нужно сказать, что от самого Киева и до самой Одессы я чувствовал себя еще глубже утопающим в безбрежном океане любви Бога ко мне. Любовь Божия ощущается только любовью сердца к Богу. О, как хорошо любить Бога! Я никогда не забуду этих златых дней моей жизни! С самого раннего утра, еще до восхода солнца отправляешься в путь, сладко становится на душе. Пшеница, овес, рожь, как море, колышутся то в одну, то в другую сторону, жаворонки поют, ласточки, как фейерверк, – возле и около тебя летают, и ты идешь, как властелин, переступая с ноги на ногу по дивному развернутому перед тобою разноцветному ковру чудной пахучей мягкой зелени. Ах, дивны дела Божии! Были дни и ночи, когда я окончательно умирал от любви к Богу. Все частички души и тела моего были охвачены пламенем любви ко Христу моему, одно слово «Христос», «Бог» моментально делало меня новым существом.