Ильяс не понимала, почему она так остро чувствует прикосновения арранта, доставлявшие ей неизмеримо большее наслаждение, чем ласки других мужчин. Он делал, в общем-то, то же самое, что и они, но пламя, охватившее её ныне, ничуть не напоминало то приятное, но поверхностное удовольствие, которое испытывала она в объятиях своих прежних любовников. Ей казалось, что тело её тает, плавится под руками и губами арранта, лепящего из неё что-то новое, изнывающее от любовного томления, от желания стать частью Эвриха и в то же время вобрать его в себя целиком, без остатка. И когда оказавшаяся меж бедер Ильяс рука его начала нетерпеливыми поглаживаниями высекать из её глаз искры, она, не в силах дольше терпеть эту сладкую муку, оседлала арранта, и они вновь пустились в сумасшедшую скачку. Руки Эвриха стискивали и ласкали её груди, дразнили отвердевшие соски, а каменная плоть пришпоривала изнутри, так что оба они ощущали себя всадниками, и оба были скакунами, несущимися ко все новым и новым вершинам наслаждения.

На этот раз невозможно прекрасная скачка продолжалась так долго, что солнце сгорело и снова вспыхнуло над умершим и воскресшим из праха миром. Реки высохли и родились заново, моря и горы поменялись местами и, прожив тысячелетия и возжаждав перемен, опять приняли прежний облик. Многие поколения людей появились на свет, состарились и умерли, а двое любовников, словно созданные Богами по единой мерке, все продолжали счастливый бег, кончившийся, как и положено, стонами и всхлипами невыразимого счастья. После короткого отдыха они сызнова потянулись друг к другу, будто впервые очутились рядом, и почувствовали, что должны слиться воедино, как две капли воды. И вновь умирали и рождались миры, гасли и вспыхивали солнца, ибо Время не смело тревожить влюбленных, и даже завистливые Боги, решив, в порядке исключения, не мешать им, отложили до поры заготовленные для них каверзы, испытания и невзгоды…

Эврих потер лицо ладонями и с тоской подумал о том, что все нынче, как назло, складывается из рук вон плохо. Голова была тяжелой, словно с похмелья, хотя на давешней пирушке он лишь делал вид, что пьет. Куда-то исчезла Афарга. Один из колдунов, которых посланные Тарагатой гушкавары намеревались доставить в «Дом Шайала», был убит ими по дороге при попытке превратиться в какое-то омерзительное чудище. Кроме того, сама Тарагата взирала на него как на отъявленного негодяя, и Тартунг не зря, надобно думать, посоветовал ему держать ухо востро. Да и с Ильяс… Напрасно он, наверно, дал волю чувствам. И что это на него нашло? Столько сдерживался, и нате вам — прорвало плотину…

Он хмуро взглянул на Тохмола, пришедшего сообщить, что Аль-Чориль желает видеть его. Она хочет, чтобы аррант присутствовал при разговоре предводительниц гушкаваров с колдуном и взял с собой необходимые снадобья.

— Вот ведь неугомонные! Говоришь с ними, убеждаешь, а все без толку. Норовят, упрямицы, на своем настоять, и в результате — ещё один труп. Снадобья им, видишь ли, понадобились! — проворчал Эврих, проверяя содержимое своей незаменимой сумки. — Скажи, что все возьму и сейчас приду.

Тохмол вышел из комнаты, а Эврих повесил сумку на плечо и замер, чувствуя смутное беспокойство и недовольство собой. Что-то он упустил, недодумал, что-то сделал не так…

И куда, хотелось бы знать, Афарга запропастилась? Что ей в городе понадобилось? Дождь как из ведра льет, а она… Тартунг говорит: ревела вчера вечером, потом куда-то ушла, и вот уже полдня её нет. Обидеть её парень не мог, а когда сам он видел девчонку в последний раз, она выглядела весьма довольной собой. Погодите-ка, а не из-за него ли она удрала? Если ей стало известно, что он провел ночь с Ильяс… Вместо того чтобы…

Ему вспомнился торжествующий блеск её глаз, томная, зовущая улыбка и собственные, ни с чем не сообразные порывы. А ведь она ожидала, что он набросится на нее, как голодающий на теплую лепешку… И значить это могло только одно: Афарга накормила его каким-то любовным снадобьем, но он не оправдал её надежд!

— Клянусь Эрентатой-искусницей, это становится забавно! — пробормотал Эврих с кривой ухмылкой на устах. — Девчонка не зря копалась в моих тюках и заглядывала в манускрипты!

Левая рука его потянулась к шраму, избороздившему левую щеку. Похоже, он верно угадал, и все становится на свои места! Ай-ай-ай, как скверно получилось… Ну чем, спрашивается, пришелся Афарге не по нраву Тартунг? И где её теперь искать? Вот ведь не было печали…

Направляясь в комнату, где Ильяс с Тарагатой собирались испытать способности пленного колдуна, он размышлял о том, надобно ли говорить предводительницам гушкаваров о бегстве Афарги, и не мог прийти ни к какому решению. Если сказать, они пожелают узнать причину её исчезновения, а признаться Ильяс в том, что вчера вечером он находился под воздействием любовного снадобья, значило безмерно усложнять и без того их не слишком-то простые отношения. С другой стороны, он может воспользоваться помощью колдуна для поисков Афарги. Для этого надобно послать Тартунга принести что-нибудь из её одежды… Не любит он врать, ох, не любит, но на этот раз придется, и хорошо бы, чтобы его не поймали на лжи.

Колдун оказался щуплым, невзрачным мужичком лет сорока — сорока пяти. Звали его Искамар, и был он — аррант понял это с первого взгляда — ничем не в состоянии помочь Аль-Чориль, ибо взирал на коралловую бусину с нескрываемым ужасом. Кому она принадлежала, он уже вызнал и сообразил скорее всего, что живым его из «Дома Шайала» не выпустят. Или, в лучшем случае, выпустят, когда Ульчи будет найден.

Когда Эврих вошел, Искамар как раз заканчивал косноязычно втолковывать предводительницам гушкаваров, что те требуют от него невозможного. Аль-Чориль с Тарагатой разглядывали полумага с брезгливым недоумением — трус в их глазах никак не мог быть чародеем, а этот, будучи несомненным трусом, ухитрялся, если верить слухам, творить кое-какие чудеса. Дыма без огня не бывает — на чем-то эти слухи были основаны, и потому за стулом, на котором сидел Искамар, стоял Яргай с обнаженным мечом в руке. В комнате находилось ещё пятеро гушкаваров, включая Тохмола, но Ильяс уже поняла, что помощь их не понадобится, и при появлении Эвриха велела им выйти.