Вот и лежи, Анохин, потому что читать тебе нечего, все газеты уже прочитаны, а книги здешние старомодны, как и этот отель, что-то вроде бульварных романов конца прошлого века. Лежи, Анохин, и жди, не забежит ли Мартин, где-то кочующий и что-то вынюхивающий. Какой детектив вырос здесь из Мартина: Мегрэ не Мегрэ, Пуаро не Пуаро, но некий преемник Арчи Гудвина из романов американца Рекса Стаута — живчик-философ, всюду проходящий и все замечающий, всюду свой: в биржевых кулуарах и в дешевых забегаловках, в семье загулявшего промысловика и на приеме у директора страховой компании. Без Мартина я бы не знал и половины того, что знал сейчас о Городе и его секретах, и не мог бы думать об обеде в баре «Аполло», куда он меня поведет сегодня и куда не ходят респектабельные горожане вроде Уэнделла или Стила. А пока лежи, Анохин, и думай, за каким чертом затеял ты всю эту игру с Мердоком и Стилом, Донованом и биллем, который все-таки прошел, несмотря на двадцать три голоса против. Стил выступил и повел за собой чуть-чуть больше трети сената, но этих «чуть-чуть» оказалось слишком мало, чтобы билль провалить.

Избирательная кампания уже в разгаре, портреты кандидатов в сенат торчат повсюду, в избирательных участках уже готовят списки выборщиков и бюллетени, а я в этих делах чужак, и вся предвыборная карусель здесь кружится помимо меня, и мне полностью безразлично, кто займет сенатские кресла и за какие проекты и поправки будет голосовать. Конечно, я сочувствую Доновану, но что ему от моего сочувствия? В сущности, все мы узнали с Мартином, и если только для этого нас переместили сюда, то пора бы и возвращаться домой, благо желание неведомых нам небожителей уже выполнено, а большего сделать нельзя даже по той легенде, которую оба придумали. Общество здесь развивается по законам, давно на Земле открытым, а ускорить или изменить ход исторического развития не в наших силах.

Кто-то тихонько стучит в дверь, и я уже знаю, что это не Мартин, потому что Мартин входит без стука. А входит Пит Селби с такой удрученной миной, что сразу становится ясно: что-то неблагополучно.

— Что случилось, Пит?

— Неприятность, советник. Меня выставили из архива.

— Почему?

— Потому что директор, мсье Жанвье, заметил, что я интересуюсь больше партийными доходами и расходами, чем восторженными восхвалениями кандидатов в сенат. Такие письма, говорит, я отбрасываю, а изучаю счета и доносы. Теперь все будет выдаваться лишь по его выбору. Мсье Жанвье хочет, чтобы я работал на глазах у его чиновников. Мне он не верит.

— А это не так плохо. Пит, — решаю я. — Кто-то будет интересоваться вами, а вы наблюдайте, кто. Если их будет двое или трое, немедленно сообщите мне их имена. Среди них кто-то, а может быть, и все они окажутся агентами наших врагов. Я уже давно знаю, что часть нашей внутрипартийной информации просачивается на сторону. Смотрите в оба глаза, прислушивайтесь ко всем вопросам и докладывайте мне. Ясно?

Я едва успеваю закончить фразу, как врывается и, конечно, без стука, Мартин. Увидев Пита, спрашивает:

— Где Луи, Пит?

— Не знаю. Он уже несколько дней не ночует дома.

— И я его не встречал, Юри. — Тревожная нотка слышится в словах Мартина.

— Он только сказал, что должен кого-то разоблачить, — говорит Пит, — но кого именно, промолчал. Я начинаю понимать, что Репье в опасности.

— Он кому-нибудь давал свой адрес? — спрашиваю я.

— Зачем? Все и так знают, что студенты из провинции живут в общежитии политехнички.

— Там «пистолетники» рисковать не станут, — говорит Мартин.

— Кто их знает? — задумываюсь я. — Ты бы лучше сейчас переехал, Пит. — Я уже боюсь и за него. — На время к кому-нибудь, а? Сумеешь?

— Если требуется, сумею, — соглашается Пит, но не уходит, словно что-то собирается добавить к сказанному.

— Ну, говори, не бойся, — поощряю его я.

— Знаю. Не хотел говорить сначала. Думал, подожду, когда накопится материал, но сейчас понимаю, что время не терпит. Вы просили посмотреть по-внимательнее, не наблюдают ли сослуживцы за моей работой. Наблюдают, советник. Сначала я ничего не заметил или, вернее, не обратил внимания. В частности, на любопытство старшего клерка Освальда Ринки. Он представился крайне заинтересованным моей работой, заглядывал в документы, которые я просматривал, и в мои записи, причем что-то записывал и сам. Интересовался он именно тем, что хотел скрыть от меня мсье Жанвье, его не волновали происки оппозиции, он хотел точно знать, на сколько голосов могут рассчитывать популисты в том или ином кантоне.

— Значит, Ринки работает не на Жанвье, — замечает Мартин.

Я начинаю уже соображать, в чем дело, в том, что Мердок имеет своих агентов и в избирательной канцелярии популистов, я догадывался давно. Теперь же я знаю, через кого просачивается информация.

— Я еще не все сказал, советник, — прерывает мое молчание Селби. — У меня сегодня украли рекомендательное письмо сенатора Стила.

Еще одно событие!

— Почему оно оказалось у вас?

— Я предъявил его мсье Жанвье, он прочел и вернул его мне, а я спрятал письмо в стол. В письме рекомендовали меня, ну а кому еще могла понадобиться эта рекомендация?

— Скверная история, — говорю я. — Любой документ за подписью сенатора может быть использован нам во вред.

— Вот что, Мартин, — решаю я. — Приедешь в «Аполло» ночью после девяти в самый разгар сутолоки. Столик закажешь заранее. Я постараюсь приехать вовремя. Пока же мы с Питом займемся Ринки. Надо узнать точно, кому он продал письмо сенатора.

«Гзмблинг-хауз» — начертано электрическими лампочками на фронтоне богатого особняка на самом фешенебельном отрезке Больших бульваров. Надпись освещала не только вход и колоннаду у входа, но и примыкающую к ним ресторанную площадку под парусиновым тентом.