Та охотно приняла его игру, и тем же задорным тоном ответила:

– Устроит, герой. А если кто-то ещё пожертвует свою пайку – обещаю, что жалеть об этом решении ему никогда не придётся, - на этих словах, женщина буквально ощупала взглядом Максима с головы до пят. Этот взгляд заставил его ощутить, как кровь едва не вскипает в, гудящих безумным пульсом, жилах.

Он шумно выдохнул, растопив полсотни снежных перьев. Антоныч, продолжая играть роль весельчака-повесы, легонько ткнул Максима локтем в бок.

– Бригадир-то? Конечно, пожертвует. Бригадир у нас мужик ого-го! Главное, чтоб после него у тебя на остальных, желающих пайкой поделиться, силы остались. У нас ведь тут ещё восемь человек скучают без слабого пола. А этот один десятерых стоит, - балагур противно хохотнув, указал на Максима. Он, в свою очередь, ответил шутнику таким выразительным взглядом, что тот едва не подавился своей ухмылкой. Поняв, что переборщил с остроумием, Антоныч, развёл руками, вроде: «неудачно пошутил – исправлюсь».

Максим примирительно положил ему на плечо руку, сжав её немного сильнее, чем стоило бы, будто желая напомнить: «шути, но знай меру». Потом он приветливо улыбнулся девице:

– А ведь, и в самом деле, как с остальными?

– Никаких проблем. Сколько мужчин – столько еды. Я выносливая, - соблазнительница блеснула рядом неровных зубов в приветливой улыбке. Максим понял, что мужчинам-пильщикам стоит озвучить заманчивое предложение этой снежной «феи». Ведь, в его бригаде все, как один, люди были неженатые и без постоянных подруг. Нет, женщины в лагере были, но либо почтенного возраста, вроде Анастасии Егоровны из больницы, либо распределены по парам. А за соблюдением супружеской верности Ведущий следил строжайшим образом. Нарушителей ожидало изгнание из общины. Сам-то Вождь имел подле себя аж трёх «наложниц», но ему это позволяла «мудрость Леших». Она ему вообще многое позволяла.

Максим сделал нарочито галантный жест в сторону, где за снежной пеленой скрывался их маленький лагерь. Женщина последовала в указанном направлении, плавно покачивая всё ещё роскошными, невзирая даже на излишнюю худобу, бёдрами. Проходя в опасной близости от Максима, она, будто случайно споткнувшись, прижалась к нему. Нежное тепло её упругого тела подобно кипятку ожгло Макса, невзирая на несколько слоёв толстой одежды.

– Ведите, мужчины, - тихо, почти шёпотом, выдохнула гостья. Максим, вместе с Антонычем, как зачарованные двинулись за ней. Женщина оказалась довольно общительной, и, пока они втроём шли к костру, не смолкала ни на мгновение. Её, как оказалось, звали Марина. Почти три дня она не видела нормальной еды. Именно три дня назад она покинула небольшой город, и с тех пор так никого и не встретила, за исключением мелких шаек полумёртвых от истощения людей. Их она благоразумно обходила стороной, прекрасно понимая, что прибыли с таких не дождешься, а в беду попасть можно запросто.

Максим недоверчиво поинтересовался:

– Так ты, Марина, что – в одиночестве путешествуешь? Что-то не верится.

– И правильно, что не верится. Разве одна женщина выживет в такое время вдали от людей? Нет. Вот и я с приятелем путешествую.

– И где он, приятель твой?
– с настороженным видом подключился к разговору Антоныч. Его руки вновь потянулись к двустволке. Марина, улыбнувшись и сверкнув искрами глаз, успокаивающе прощебетала:

– Да, успокойтесь. Он ждёт меня в условленном месте и мешать не намерен. Ждёт с едой. Ведь ночью же он ничего не сделал, и сейчас не станет, - заметив, как удивлённо вытянулись лица собеседников, тут же пояснила:

– А как вы думаете? Ближе к вечеру мы дымок заметили, и пошли в его сторону. Ночью мой друг подкрался к вашему лагерю, и понаблюдал. А вдруг это не вы оказались бы, а какие-нибудь бродяги, которые последний ботинок догрызают. А то и вовсе – людоеды.

Максим с Антонычем не решились оспорить её доводы, и предложили познакомиться с остальными общинниками. Те восприняли предложение Марины с вполне ожидаемым энтузиазмом. Решили установить очередность. Мужики, сгрудившись в кружок, негромко переговаривались. Максим со стороны слышал лишь неровный гул, как от осиного гнезда, упавшего в металлический бак.

Максим в общем разговоре не участвовал. Что скрывать, он с трудом держал себя в руках, глядя на Марину. Мужское естество толкало его к ней, подстрекая прижать к себе, оглаживать соблазнительные изгибы её нежного тела, и извергнуться накопившейся страстью в, манящий влажным огнём сокровенный центр женского существа.

Максим тряхнул головой, отгоняя натиск животного вожделения. Он не собирался, невзирая на соблазн, закрывать в душе плотной завесой светлый образ его любимой Ольги. Пусть на короткое время, пусть под влиянием нестерпимой телесной жажды – он не собирался этого делать.

Пусть мужики расслабятся, а он возьмёт пилку, и стравит нестерпимое давление, сломав несколько полотен о прочнейшую сталь. Но мужики, закончив своё маленькое собрание, обступили его. Антоныч вышел вперёд, и, поглядывая на Марину, обратился к Максиму:

– Мы тут посовещались немного - в общем, решили жребий бросить. Но это мы, а ты, бригадир, первый должен идти, без вопросов. Ты мужик честный, гонором бесполезным не давишь. С тобой работать – одно удовольствие. Так что, в знак признания, уступаем тебе право первого без всякого жребия. Вот, значит, слава Лешим, действуй!