В общем, пришлось задержаться у Михаила на целых два дня. Псы пытались хитрить, внушая ложное ощущение спокойствия запертым за забором людям. Иногда тишина на улице длилась часами. Но, стоило выйти за калитку, как из-за угла тут же с рыком выскакивала свора одичавших собак, мчавшихся, в надежде порвать горло тем, кому пару лет назад лизали бы руки и таскали тапочки.

Едва успев захлопнуть калитку, Максим, смахнув рукавом со лба холодную испарину, думал: «Ещё и учили их на свою голову в специальных центрах». Со стороны обрыва дорогу также «патрулировала» группа псов – не высунешься. Михаил успокаивал приятелей, говоря, что стая непременно рано или поздно уйдёт.

И на утро третьего дня это, наконец-то, произошло. Аккуратно, мелкими шажками выйдя из калитки, Максим смог дойти до мостовой, а потом, испугавшись собственной храбрости, и до соседней улицы, и ни одна собака так ниоткуда и не выскочила. На дороге под земляным склоном, также никого не было. Самое время отправляться в дорогу.

Максим собрал мужчин у дверей дома, и рассказал об уходе собак. Михаил сразу понял, к чему ведётся разговор.

– Может, подождёте с месяц, пока моей лучше не станет. Домчимся до места с ветерком, на машине.

Максим покачал головой.

– Спасибо, друг, но мне каждый пропущенный день – как иголка под ногти. А ты говоришь – месяц. Извини, но я должен идти, и прямо сейчас. И так из-за этой стаи два дня потерял, - сказав это, Максим вопросительно взглянул на Григория. Взгляд хозяина дома тоже был полон внимания. Григорий догадался, что от него ждут какого-то решения. Минуту помявшись, видимо, рассматривая мысленно оба варианта, он твёрдо сказал:

– Нет, Миша – я тоже задерживаться не могу. Уж очень невтерпёж мне увидеть этот «Новый мир». Пойду с Максом.

Тепло попрощавшись с хозяевами, и получив в дорогу по две банки консервов, путешественники покинули гостеприимный дом. Они спустились на дорогу знакомым путём, по земляным ступеням, с осторожностью миновав капканы. Ещё раз мысленно проложив маршрут, Максим решил, что сегодня удастся прошагать километров тридцать – до темноты ещё далеко. Ободряюще хлопнув по плечу спутника, он ступил на пыльный асфальт, тут и там усыпанный кучками собачьих экскрементов.

Дорога огибала город, то приближаясь к домам и заборам складов, то удаляясь от них. В какой-то момент Максим решил, что пора прощаться с разбитым асфальтом, и уходить в поле, сморщенное холмами и ложбинками, как утренняя постель. Разумеется, к такому решению его подтолкнула отнюдь не любовь к прогулкам по пересечённой местности, а нежелание водить хороводы по кольцу вокруг города.

Городские задворки везде имеют примерно одинаковый, неприглядный вид – легко запутаться в ориентирах. Максим прикинул, что самое время «срезать» путь через холмистые поля и рощи. Да, и о безопасности, признаться, он не хотел забывать – как-никак, а остался последний патрон в ружье. А люди, по-прежнему, в большинстве случаев предпочитают держаться вблизи дорог.

Но опасность пришла не со стороны человека. Более двух часов потоптав влажный луговой дёрн, мужчины поднялись на очередной холмик, и остановились отдышаться. Подъём оказался трудным – ноги скользили на грязном склоне, вынуждая не раз, падая на коленки, сползать на пару метров вниз. Но вот, наконец, и вершина, с которой открывался довольно удручающий вид.

У подножия холма пролегал корявый глинистый просёлок, упиравшийся в то, что некогда могло быть деревушкой или дачным посёлком. Максим не мог сказать, когда целая деревня превратилась в пепелище, но, почему-то, думал, что после нашествия Леших. После того, как вся жизнь покатилась кубарем под откос. И теперь с вершины холма, как на ладони было видно, что не уцелел ни один столб, и ни один сарай, лишь треснутые кирпичные печи, да скомканные металлические гаражи кое-где возвышались над кучами почерневшего мусора.

Максим посмотрел на Григория, и по выражению его лица понял, что тот испытывает похожие ощущения – будто языком чувствуя тошнотворный привкус едкой копоти. Григорий открыл рот, желая высказаться, но, в ту же секунду произошло нечто ужасное. Будто из-под земли выскочила огромная рычащая тварь, и бросилась на Григория. Тот едва успел защитить горло рукой, которая тут же очутилась в огромной пасти, сочащейся жёлтой пеной.

Свирепая псина, овчарка с впалыми боками, сжимала челюсти, одновременно мотая головой из стороны в сторону. Одичавшая тварь будто пыталась содрать плоть с костей, как изоляцию с зачищаемого провода. Григорий оглушительно вопил, свободной рукой безуспешно пытаясь разжать тиски челюстей.

На мгновение Максим замер в страхе, решив, что стал свидетелем нападения Лешего, о которых все стали понемногу забывать. Все решили, что чудовища оставили человечество в покое, а они снова выскакивают ниоткуда, чтобы рвать в клочья людские тела. Но в следующую секунду, ошеломлённый мозг получил от глаз верную информацию, и тогда Максим сморщился, как от нестерпимой боли – будто клыки трепали его, а не Григория, руку.

Наконец, поняв, что впустую теряет драгоценные мгновения, он выхватил тесак, и с криком бросился на зверя, нанося рубящие удары по голове, шее, спине. Максим полосовал шкуру собаки ножом, перемежая размашистые удары тычками, чтобы поглубже вонзить клинок в сплетение мышц, нервов и кровеносных сосудов. Его руки двигались настолько быстро, что напоминали лопасти ветряка во время шквала. Максим даже вспотел, когда морда собаки стала больше напоминать окровавленную мочалку. Только тогда она с хрипом ослабила хватку, и сползла под ноги раненному Григорию.