Шрифт:
========== Часть 3 ==========
Наступило утро «долгожданной» субботы. И, мягко говоря, не самое доброе. Я проснулся ужасно поздно, на часах было около одиннадцати, и тут же понял, что денек будет не из лучших: мало того что на ужин придёт «любовь всей жизни Прим», ещё и, только я открыл глаза, голова будто разломилась напополам и начала гудеть. Проклиная всех и вся я спустился вниз на кухню, где во всю орудовали кастрюльками и сковородками, миссис Эвердин и Прим и малышка Пози, одетые в цветастые фартуки, поверх домашних халатов и платьев, они громко переговаривали и хихикали, но у меня было не то настроение, чтобы по радоваться за их идиллию. Я просто взял из аптечки таблетку обезболивающего и хотел было уйти, когда взглядом встретился с Прим. В её глазах, помимо радостных искринок, было что-то тревожное, ее ровные, тонкие бровки съехали к переносице. Она нерешительно, робко подошла ко мне.
— Выглядишь плохо, ты не заболел ли, — Утёнок, не отрывая взгляда, потянулась рукой к моему лбу, видимо проверить температуру, но я резко уклонился и отвернулся.
– Просто разболелась голова, все нормально! — пробурчал больше себе, чем ей и быстрым шагом вернулся в свою комнату. Почему-то мне стало неуютно под её пристальным взглядом и так близко. Я сел на кровать и, уронив голову на руки, сдал челюсти так, что я, казалось, слышал хруст зубов. Меня накрыло волной злости, одиночества и какой-то безнадёжной обречённости. Весь день я боролся с головной болью, то валялся на кровати, то бессмысленно блуждал по интернет пространству. К четырём вечера ко мне влетела Прим, явно чем-то раздраженная и даже сердитая.
— Ты с ума сошёл! — от крика только успокоившаяся голова опять заболела, — Через час придёт Майкл, а ты все ещё в пижамных штанах!
— Он придет к тебе и маме, я вообще не буду присутствовать на этом дебильном ужине, — у девчонки глаза на лоб вылезти.
— Как ты можешь так говорить! — она не переставала кричать, и мне пришлось надавить пальцами на гудевшие виски, во рту от чего-то появился привкус железа, — ты просто бесчувственный мужлан! Как ты можешь так говорить! Тебе все равно что для меня это важно! — она подлетела ко мне и теперь смотрела сверху в низ. В её глазах горело пламя гнева, — Тебе плевать на то, что может я его люблю и хочу познакомить со всей своей семьёй и конечно же со старшим братом, — последние слова прозвучали больного, отчеканенные, Прим словно обожглась о них и замолчала.
Я поднял глаза на на неё. Девушка была одета в небесно-голубое платье с белым поясом, завязанным сзади на бант, подчеркивающим тонкую, кукольную талию. Её волосы были аккуратно уложены. Она была бы идеально красивой, если бы не капли алмазных слёз, скатывающихся по её лицу, от чего моё сердце сжалось. Я медленно, боясь нарушить создавшуюся неподвижную тишину, рукой аккуратно стер мокрую дорожку слез с ее розоватой щеки, осознав, какой она стала взрослой и прекрасной, черты стали менее угловаты, появилась до этого не свойственная ей женственность, совсем как Китнисс в шестнадцать. Но она не Китнисс! Реальность резко возвратила меня в действительность. Я быстро убрал руку с ее щеки и направился к двери.
— Тебе стоит уйти. Скоро придет твоя любовь, а ты в комнате с другим мужиком. Вот будет неожиданность, — я пытался говорить с обычной непринужденностью, но получилось слишком холодно.
Такие перемены в поведении видимо удивили девушку. Она долго и неподвижно стояла лицом ко мне, смотря на мое лицо невидящим взглядом, потом мгновенно оказалась напротив меня и, отмерив мне неплохую пощечину, выбежала из комнаты, звук прикосновения руки к щеке все еще звенел в ушах, а я все стоял, слушая гулко бьющееся, упавшее куда-то вниз сердце, не смея отпустить дверь, будто она вот-вот упадет и разрушит весь мир около меня. Щека горела, и эта жгучая боль расплывалась по всему телу, убивая меня изнутри. И как только эти нежные и ласковые руки будущего лекаря могут так ранить не только тело, но и душу.
И как я раньше всего не понял, как не разобрался в своих чувствах, как не догадался что любовь к Китнисс была всего лишь дружеской привязанностью, которую напрочь перебила любовь к маленьком у Утенку, к девчонке с нежной, солнечной улыбкой и небесно-голубыми глазами, которая всегда была рядом. Она так не похожа на свою сестру. Милый и нежный утенок вдруг, как-то резко, превратился в сильного и независимого, но такого же ранимого лебедя. Я был так глуп, не понимал, что все время после приезда в дистрикт питал сильные чувства к Лебедю, не замечая, что уже совсем не вспоминаю Сойку.
Я отдал Китнисс Питу когда-то давно, а сейчас к Прим придет ее Майкл. Смешно. Я опять проворонил свое счастье!
Угнетенный и расстроенный я быстро оделся и ушел из дома, краем глаза заметив, что ужин уже начался и вся семья вместе с Майклом мило общаются, от чего у самого заурчало в желудке, и мозг сам проложил кратчайший путь до бара, где можно было и утолить голод и залечить вскрывшиеся сердечные раны.
Через три часа я прилично пьяный все еще сидел в баре и опрокидывал далеко не первый (и не последний) бокал виски, твердя одно и то же слишком тактичному чтобы уйти бармену. Еще глоток: жидкость медленно течет по горлу, согревая остывшее тело, в голове вновь прокручивается призрачное видение Прим с заплаканными глазами и горькая, как алкоголь, пощечина, и удаляющиеся шаги.
— Она еще недавно была всего лишь ребенком! — не замолкаю я, — А мне двадцать два. Я слишком старый для нее, — нервно сглатываю и вбираю в легкие продымленный воздух, — Конечно этому Майклу не на много меньше, но эти два чертовых года все меняют! Все! — ударяю кулаком о барную стойку и кладу на него голову, продолжая говорить в бесчувственное лакированное дерево, — Я ведь знаю ее с рождения, она мне как сестра, — закрываю глаза, вспоминая маленькую девчушку и таким заразительным смехом и забавными веснушками, — Была. А сейчас… Меня ведь никто не поймет, никто не поддержит, — заливаю в себя очередную порцию алкоголя, проглатываю подступивший к горлу ком и пытаюсь остановить непрошенные слезы.