Пятнадцать минут спустя, в течение которых ее отец все еще лежал на полу, Рейчел стояла с чемоданчиком в руках у двери. На чемоданчике были инициалы «P&O», но этот стикер приклеил давно кто-то другой. Все, что было в ее багаже, это фото ее мамы с малышами, несколько сувениров, которые она насобирала в детстве, свидетельство о рождении и «Марсианские хроники» — украденная библиотечная книга.

Глаза обеих были полны боли; казалось, Рейчел и ее мать смотрели в одно и то же зеркало. Гроза закончилась, ночь была тихая. Четырнадцатилетняя Рейчел понятия не имела, куда отправляется, но теперь она сказала:

— Я вернусь, мам. Я найду свою сестру, и мы вернемся вместе за тобой. Мы уйдем от папы, из нас троих выйдет отличная семья. Я позабочусь о тебе, мам. Тебе больше никогда не придется мириться с… — Она взглянула на потрепанное тело человека, который никогда ничего не значил для нее, — …с этим опять.

Миссис Двайер в последний раз обняла дочь и смотрела сквозь слезы, как ее одинокая фигурка движется вниз по грязному шоссе.

Платье, хоть и красивое, было неудобным. Оно сильно стягивало бедра и так сжимало талию, что она едва могла дышать. Тем не менее доктору Линде Маркус нравилось, как она выглядела в большом зеркале в полный рост. «Белль» из прошлого. Хрупкая, нежная, предмет, достойный поклонения.

«Боже мой, — думала она, — неужели женщины испытывали это чувство однажды».

Отойдя от зеркала, она осмотрелась в спальне, которая казалась ей сказочной. Атласные драпировки, великолепная кровать, заправленная мягким одеялом из стеганого отборного атласа, — все персикового цвета. Плюшевый ковер, изящная позолоченная мебель, картины пастельных оттенков на стенах и вазы со свежими цветами. Все очень женственно и очень романтично.

Фактически это была комната, в которой буквально неделю назад ее рандеву с грабителем прервал звонок на пейджер из госпиталя. С тех пор она пыталась возобновить свои посещения «Бабочки». Но обстоятельства не позволяли: то она была занята, то он.

Странно. Линда испытывала ревность, когда понимала, Что не может быть с ним в ту или иную ночь. Сначала, в первые месяцы посещения «Бабочки», Линда Маркус допускала возможность того, что ее партнер должен обслуживать других членов клуба. И впервые она начала чувствовать, что он — ее собственность. Умом она понимала: это его работа. Он развлекает других женщин. Но однажды Линда удивилась, поймав себя на мысли: «Он мой. Он принадлежит мне».

Она была со своим особенным партнером только три раза. Перед ним их было целое множество — и ни один не удовлетворил ее, ни один не был в состоянии помочь ей. А потом она встретила его. Это была ночь ее Венецианской фантазии. Раньше жители Венеции надевали маски на парад, проходящий на площади Святого Марка. Посмотрев «Амадеус», она решила воплотить идею фильма в жизнь. Мужчина весь в черном — в черном плаще и черной маске — залезает в ее комнату и занимается с ней любовью.

Это был самый близкий момент к оргазму в ее жизни. И поэтому она снова заказала того же компаньона. Во второй раз он был странствующим поэтом, прокравшимся в ее комнату. Сильный, нахальный и в то же время нежный, он заставал ее в комнате за вышиванием, и они занимались любовью. И во второй раз она была очень близка к сексуальному удовлетворению. В третий раз, когда она снова приехала в «Бабочку» и вновь заказала его, они не дошли до дела. На этот раз он выступал в роли грабителя.

Тот сеанс был прерван сообщением на пейджер. Этой ночью он должен был появиться в облике офицера Конфедерации времен Гражданской войны — по крайней мере, мужчина в офицерской форме и маске, будто он шел на бал-маскарад.

Неважно, при каких обстоятельствах, но Линда настаивала на том, чтобы ее мужчина был в маске. Она не хотела видеть лица своего любовника. И он не видел ее лица. Маска надевалась из соображений защиты личной частной жизни, чтобы потом не быть узнанной в реальном мире.

Она взглянула на запястье и вспомнила, что сняла часы. Потому что этой ночью она хотела исполнить свою фантазию в полной мере. Сняв с себя свою безупречную одежду, она надела приготовленный костюм, спрятала все свои вещи в гардеробную и закрыла дверь. Все это символизировало уход из настоящего. Отказавшись от атрибутов реального времени — своей сумки, часов, пейджера, эластичных колгот, — она с легкостью вступила в прошлое.

Это было необходимо для того, чтобы эксперимент сработал.

По опыту Линда знала, что ее партнер может появиться в любой момент. Особенно в ее историческом сценарии. Многие члены клуба, насколько она была в курсе, не придавали значения костюмам и постановкам. Они просто заказывали определенную модель, комнату и занимались сексом без каких-либо театральных сцен. Другие, как она, просто нуждались в драме и разыгрывании сцен.

Она надеялась излечиться от проблем.

Вот почему Линда была здесь, в «Бабочке», вместо того чтобы находиться в больнице или читать медицинские журналы, или работать над своей речью к обеду в честь Медицинской ассоциации. Обычно жизнь Линды была полностью посвящена работе, и очень мало времени оставалось для личной жизни и отдыха. Но в клуб «Бабочка» она вступила не для удовольствия: она хотела решить здесь свои проблемы. Но, физически удовлетворяя себя, она должна была забыть о профессиональном любопытстве — это было важно для успешного прохождения терапии, а тем более для решения проблем.

Когда она прохаживалась по плюшевому ковру, кринолин на ней издавал тихий шорох, мягкий свет от подсвечников бросал на предметы отблеск, создающий ощущение нереальности. Линда пыталась войти в роль. Но у нее ничего не получалось.

«Сколько членов клуба в день он обслуживает? — думала она. („Мы все здесь члены, — говорила директор Линде, пока та определялась. — Не клиенты и не покупатели, а члены. А наши мужчины — компаньоны“.) Сколько раз, в конце концов, мужчина может — неважно, как он молод, — испытать возбуждение? Сколько раз он может удовлетворить женщину? У него не должна происходить эякуляция каждый раз», — говорила она себе.